Город негодяев C.O.V. ID1984. Никки Яккин

если о конвое знает только Монах и его свора, шансы, что гарнизонные не сунутся к ДОМу, растут. Монах сделал неопределенное движение головой в темноту, и в дальнем углу большой комнаты загорелся светодиодный фонарик. Один из стрелков осветил сидящее на стуле тело: связанные за спиной руки, босые лодыжки привязаны к ножкам стула. Камуфляжные штаны с той же цифрой, что у того, которого днем уложил Алекс, были залиты кровью. Голова упала на грудь и лица не было видно – тело не подавало признаков жизни.

      – Что за чебланская манера вопросом на вопрос отвечать? – в голосе не было агрессии. Монах повернулся к ним и мельком скользнул взглядом по силуэту Кэт в полутьме, переводя сощуренный взгляд на Алекса.

      – Да кто ж знает, кто они… Интервью они нам не успели дать, а мы адрес прописки и размер обуви не спрашивали. Ты не быкуй – ты же знаешь, я к тебе с уважением.

      – Каким уважением? – Монах искал подвох в словах Алекса. – Уважать надо было деньги, чтобы они тебя уважали. Так мой отчим говорил. Тогда, в ТОЙ жизни. Именно уважать, а не боготворить. Деньги-Товар-Деньги. Вот ты меня кем назвал: товаром или деньгами? – любой ответ, даже отрицание, мог закончиться открытым конфликтом.

      – «Деньги – это особый товар», как говаривал старик Маркс. Деньги тогда, с его точки зрения, были мерой труда, – начал Алекс.

      – Деньги после Маркса, в эпоху Союза, были средством обмена. Всего лишь. Маней из меанс оф эксчейндж.

      – Ты же Союз застал еще? Помнишь, как было?

      – Ну, – требуя продолжать, ответил Монах, сев напротив Алекса на край стола. Кэт незаметно пыталась посчитать количество стрелков в помещении.

      – Но постепенно деньги стали значить все больше и больше. Люди даже не заметили, где что пошло не так и все начало меняться. Безумная метаморфоза – смотри, как хитро все получилось, – Алекс убедился, что Монах продолжает его слушать. – Сначала на деньги можно было покупать еду и вещи. Раньше говорили – ширпотреб. Вещи становились все дороже: красивые итальянские сапоги, украшения, шубы… В обмен на вещи можно было получить другие вещи – а можно было и женщину. А потом и женщина сама стала вещью, ширпотребом.

      – Ты что, мне свою бабу предлагаешь? Не пойму, к чему ты клонишь. Давай короче.

      – Нет, не предлагаю: я знаю, у тебя с этим добром все в порядке. Потерпи: бабы сами стали ширпотребом при Ельцине. Добровольно. Не все, конечно, но многие. Женщины со временем становились все дороже и дороже. Интересно?

      Монах начал терять терпение.

      –Вот и я о том же. А потом вещью стал сам мужчина: тот, который с деньгами – полезной, тот, что без – бесполезной. А потом все вещи перестали иметь ценность. Их стало слишком много, улавливаешь? Слишком много машин, слишком много шмотья… Как и люди, мужики и бабы: их стало слишком много, и они потеряли ценность. Как при инфляции обесценились. Как и деньги теперь ничего не значат – так и люди, даже хорошие бабы, стоят теперь совсем ничего. – Он заметил, как Монах разглядывает Кэт. – А что всегда имеет ценность?

      Монах оторвал взгляд от нее и перевел на Алекса:

      – Не тяни кота за