Напролом. Вера Мир

в норму даже для бывшего спецназовца, попавшего из войны в мирное бытие. Монашествующий друг пообещал приложить все усилия для получения благословения, и, если ему его дадут, просьбу Игоря он сможет выполнить.

      Вопрос решался. Игорь терпеливо ждал результата, приводя себя в порядок, убираясь в своей квартире и жизни. С каждым днём он всё чётче понимал, что именно туда должен ехать. Удивляясь самому себе, он нет-нет да и обращался к Богу, прося о помощи в том, чтобы отец Савва – так он привыкал теперь называть своего одноклассника – получил благословение, потому что только он сможет объяснить Игорю, что же с ним такое происходит. В глубине души он рассчитывал на ответную откровенность.

      В воскресенье вечером Григорий сообщил, что разрешение и благословение на беседу им получены. После того известия Игорь и обратился к Вардану Гургеновичу, настоятельно попросив предоставить отпуск.

      В Санкт-Петербурге Самобытов рассчитывал по прилёте сразу отправиться на Валаам. Более того, Григорий сказал, что ему можно будет там пробыть хоть все две недели своего отпуска и говорить они могут столько, сколько понадобится. Отец Савва был абсолютно уверен в том, что всё решится так, как должно решиться, что надо просто спокойно ехать и идти навстречу Свету, что Бог его ведёт, о чём и сказал другу. Именно об этом Игорь думал, заходя в самолёт.

      Направляясь к своему месту в середине салона, слева, у прохода, он увидел то, что ввело его, испытавшего многое, в некоторое замешательство. У окна стоял бордовый лакированный футляр для виолончели, а между ним и местом, к которому продвигался по проходу Игорь, сидела та самая дива из аэропорта. Она осталась в белой блузке и чёрных обтягивающих брюках, заправленных в ярко-синие ботфорты, которые были сантиметров на десять выше колен. Волосы, оказавшиеся немного светлее сапог, теперь спадали на плечи. Держа руки на коленях, она закрыла глаза, прижавшись затылком к спинке кресла.

      «Та-а-ак, – подумал он, – ничего себе полёт начинается…»

      Ставя наверх свою сумку, он увидел, что футляр пристёгнут, она – тоже. Руки девушка сжимала в кулаки так сильно, что кожа на костяшках стала совсем белой. Соседке нельзя было дать больше двадцати двух – двадцати трёх лет. И она не выглядела такой бледной, какой показалась ему в аэропорту. Игорь сел на своё место. Мелькнула мысль: а не глухая ли девушка? Она так и сидела, не шелохнувшись, пока он устраивал на полке свои вещи и садился рядом. И всё-таки, взглянув на виолончель, понял, что вряд ли.

      Вскоре самолёт поехал.

      Стюардесса, идущая по салону, нагнулась и дотронулась до плеча девушки:

      – Откройте глаза, пожалуйста.

      Та, вздрогнув, открыла глаза, одновременно разжав кулачки. Стюардесса пошла дальше.

      – Так страшно?

      – Нет, не так, а жутко страшно, ужасно, кошмарно.

      – Зачем же тогда летите? Почему не на поезде?

      – Может, я хочу разбиться?

      – Смешно.

      Она пыталась гневно посмотреть