Жизнь прекрасна, братец мой. Назым Хикмет

подходящий ответ. А я между тем ответил себе вместо нее, причем дал самый невероятный ответ.

      Внезапно послышались милицейские свистки. Крики, беготня.

      – Здесь еще два человека!

      Не успели Ахмед и Аннушка понять, что происходит, как милиционер с густыми усами сказал:

      – Пройдемте.

      Ахмед заметил небольшую группу мужчин и женщин, которых выводили из сквера. Он впервые попал в такую историю, однако уже слышал о подобном от приятелей. И сразу понял, в чем дело. Он сказал усатому милиционеру, вцепившемуся в рукав Аннушки:

      – Убери от нее руки. Мы студенты университета.

      – Я не студентка, я в университете машинистка…

      – В участке расскажете, кто вы такие!

      Милиционер свистнул еще несколько раз. Подошел его товарищ. Безусый.

      – Грубят…

      Аннушка, высвободившись из рук усача, сказала:

      – Мы не грубим. Что происходит? Что вы хотите от нас, зачем нам в участок? Мы не понимаем.

      – Что вы здесь делали?

      – Сидели.

      – Значит, просто так сидели?

      – Да, сидели, – сказал Ахмед.

      – Просто так?

      Ахмед повторил за безусым милиционером:

      – Просто так…

      – Что-то ты не похож на того, кто будет сидеть просто так… Грузин?

      – Я турок. Политэмигрант. Коммунист.

      Безусый милиционер внимательно рассмотрел при свете электрического фонаря документы, протянутые Ахмедом, затем спросил усача:

      – Они что-нибудь делали, когда ты их накрыл?

      – Нет. Но зачем же они сюда шли? Все равно бы занялись кое-чем…

      Аннушка сказала:

      – Мы не знали, что здесь – плохое место.

      – Теперь знаете.

      – Больше не придем.

      – Если хотите, посидите еще немного, но я бы на вашем месте немедленно убирался отсюда.

      Ахмед и Аннушка вышли из сквера. Оба они, сами того не замечая, улыбались. Молчали. У обоих на душе было странное, немного стыдное и в то же время теплое чувство, особенно у Ахмеда. В темноте подворотни Аннушкиного двора Ахмед внезапно поцеловал девушку. Аннушка не сопротивлялась. Отдалась его губам. С ног до головы озарил меня яркий свет, светивший прямо из моего сердца. Целоваться Аннушка не умела. Я взял ее голову в свои ладони:

      – Посмотри мне в глаза, девушка… Ты до меня ни с кем не целовалась?

      – Целовалась.

      – Врешь.

      – Пусти меня…

      Я хотел поцеловать ее еще раз. Она не далась.

      Под вечер сижу дома, рисую кота. За третий месяц это уже восьмой или девятый. На Москву льют весенние дожди.

      Си-я-у говорит:

      – Аннушка любит тебя.

      – С чего ты взял? – спрашиваю.

      – Она сама мне сказала, – отвечает он.

* * *

      Шум водокачки – шух-шух да шух-шух.

      – Потуши лампу, Ахмед.

      Прежде чем погасить лампу, Ахмед встал и начертил на двери седьмую черточку.

      – Скажи товарищам, что я уехал в Стамбул, Измаил… Если вдруг что-то случится, будет лучше, чтобы они не знали, что я здесь.

      – Ладно,