Пушкин в Голутвине. Герой не своего романа. Глеб Андреевич Васильев

как можно взять и перестать жить? В памяти всплыл образ несущегося на меня грузовика с ослепляющими фарами, на крыше которого…

      – Степа, ты живой? – голос Павлика прервал мои размышления. Ударов больше не было – я даже не заметил, когда они прекратились.

      – Живой, – ответил я. Звук собственного голоса пробудил во мне чувство, которого я раньше никогда не испытывал. Мне захотелось петь, смеяться, танцевать, целоваться и кричать от восторга одновременно. Неужели я так радовался тому, что остался жив? Действительно ли я поверил, что моей смертью окажется четверка парней, которым нет до меня никакого дела, как и мне до них?

      – Тогда вставай, – надо мной склонился Радик. Прежде чем взяться за его протянутую руку я подобрал валяющуюся рядом со мной коробочку с мятными пастилками, которую, вероятно, обронил один из напавших на нас.

      – Радик, ты вспомнил, как со столбов слезать? – Колян улыбнулся разбитыми губами.

      – Какое там, – отмахнулся Радик. – Когда эти отморозки начали вас метелить, я и забыл, что на столбе сижу. Спикировал на них, как коршун. Одному нос набок свернул, другому солнечное сплетение пробил, а другие струсили и разбежались. Я же два года боксом занимался. У меня удар на девяносто один процент поставлен.

      – Да, парни, а мы все-таки круто по мордам отхватили, – Павлик провел ладонью по лицу, размазывая кровь.

      – Круче не бывает, – согласился Колян. – Будут знать, как с нами связываться.

      – Радик, может, расскажешь, чего ты на столбе забыл?

      – Да я это… – Радик запнулся.

      – От футбольных фанатов прятался?

      – Ну да, как же, – Радик усмехнулся. – Это им меня бояться надо, а не мне их. А на столб я залез, чтобы оглядеться. Тут толпа такая была – одни шкафы, ничего за спинами не видно.

      – И что же ты хотел разглядеть?

      – Вот вы пристали со своим «что где когда», – фыркнул Радик. – Не помню я, пьяный был. Вообще не знаю, как здесь оказался.

      – Хочешь конфету? – я протянул Радику найденные мятные пастилки.

      – Нет, – ответил Радик. – Я бы лучше выпил чего-нибудь.

      15

      – Боже, что случилось? – ахнула мама, увидев меня.

      – А что? – я подошел к зеркалу. Вид у меня был действительно неважный – лицо в грязи и запекшейся крови, с разбитым носом и губами, ставшими пухлыми как у Радика. – Ничего страшного, мам. Я просто в секцию бокса записался.

      – Ты меня дурой считаешь. А я и есть дура, если так тебя воспитала, – мама заплакала.

      – Правда, ничего страшного. Хулиганы поколотили, с кем не бывает.

      – А если бы это наркоманы были? Если бы они тебя убили?

      – Ну не убили же, – ответил я. Ответ на вопрос, что было бы, если меня убили, был очевиден – я бы умер. Но мама, похоже, считала иначе. Словно моя смерть стала бы моим же непростительным преступлением против нее.

      – Иди, умойся, ужин на столе, – мама, всхлипывая, ушла на кухню.

      После умывания и ужина я стал выглядеть немного