Последнее шоу. Майкл Коннелли

даром что предатель. За годы работы в убойном отделе они с Бэллард раскрыли несколько дел. Его отец, тоже детектив полиции Лос-Анджелеса, погиб при исполнении, и на жетоне Честейна всегда была черная траурная лента. Спору нет, раскрывать преступления он был мастер, и лейтенант считал его самым компетентным человеком в отделе, причем вполне заслуженно. У Честейна была лишь одна неприятная черта: когда он не занимался раскрытием очередного дела, стрелка его морального компаса не всегда указывала в нужном направлении. Его решения бывали продиктованы политическими и бюрократическими мотивами, а не понятиями «хорошо» и «плохо». Бэллард прочувствовала это на собственной шкуре.

      Доктор Джей похлопала Честейна по плечу, чтобы тот подвинулся и открыл ей доступ к телу. Пока они менялись местами, Бэллард хорошенько рассмотрела мертвеца, свисающего из кабинки. Между бровями у него было аккуратное пулевое отверстие. Мгновенно испустив дух, он завалился на левый бок. Рубашка разошлась, обнажив безволосую грудь. Второй раны Бэллард не видела, но коронер, сдвинув борт рубашки затянутой в перчатку рукой, пристально что-то рассматривала.

      – Рене…

      Честейн заметил Бэллард, стоящую на границе первого круга.

      – Кен.

      – Что ты здесь делаешь?

      В его тоне не было упрека, лишь удивление.

      – Перехватила в больнице пятую жертву, – объяснила Бэллард. – Была там, когда ее привезли.

      Честейн взглянул на свой планшет.

      – Синтия Хэддел, официантка, – сказал он. – Скончалась, не приходя в сознание.

      – Верно. – Бэллард показала ему пакет с вещами Хэддел. – Это из ее шкафчика. Знаю, ты считаешь ее второстепенной жертвой, но все же…

      – Да, спасибо, детектив, – оглянувшись, произнес Оливас, прежде чем Честейн успел что-то сказать.

      Лейтенант подошел вплотную к Бэллард. Та, не дрогнув, смотрела ему в глаза. Впервые за два года – именно столько времени прошло с той злосчастной жалобы – Бэллард оказалась с Оливасом лицом к лицу. Глядя на его угловатую физиономию, она чувствовала гнев пополам с ужасом.

      Словно понимая, что сейчас будет, Честейн попятился и нырнул в работу.

      – Ну и как вам на «ночном сеансе»? – спросил Оливас.

      – Нормально.

      – Как поживает Женкинс?

      – Дженкинс? Не жалуется.

      – Вы же знаете, почему у него такое прозвище – Женкинс?

      – Я…

      Она не договорила. Набычившись, Оливас придвинулся ближе – на дюйм, но Бэллард показалось, что на фут, – и тихо, чтобы слышала только она, произнес:

      – «Ночной сеанс». Самое место для стервозных баб. – Он сделал шаг назад и уже нормальным голосом спросил: – Приказ ясен, детектив?

      – Да, – сказала Бэллард. – Я извещу родных.

      – В таком случае ступайте. Не задерживайтесь. Посторонние мне здесь не нужны. Не ровен час, что-нибудь испортите.

      Бэллард заметила, что доктор Джей наблюдает за этой сценой