Хутор моего детства. Михаил Скачидуб

неи… тоже еэ любовнык. И вообще, если у женщины еэ голова – у нэи всигда будеэ любовнык".

      А потом до Валькы прыстав: "Валька, у менэ стоить вопрос". А вона: "А у менэ чешиться отвит…" И пишло мэж нымы:

      – Валька, по честности скажи, ты хотила бы быть мущиной?

      А вона до ёго шасть в матню под трусы. И говорэ: "Волосся на мисти. А дэ всэ остальнэ? Хвёдор Алексеич?! Вы баба? – Вин як взбесывся!

      – Ты шо, сучка, на члена партии гавкаешь?! Да я тебэ …

      И побиг. Прыбиг домой с пеною на губах, та жинки своей, тётке Любке:

      – Любка, ты чим мини бородавкы выводыла?

      – Молочаём. А шо?

      – Так у мэнэ и туточка отпало.

      И вин схватывся за матню. А тётка Любка:

      – А я тиби всигда казала, шо у тэбэ там бородавка манэнька.

      –А! – крычить дядька Хвэдька, – и ты туда жэ?! – посажаю вас обоих, лахудры прокляти! На члена, на члена партии такэ казать! Посажаю!

      А нэдавно у дядькы Хвэдьки с тёткой Любкой бой быков був.

      – Подрались, что-ли?

      Слухай дальшэ:

      – Дэсь ничь шлявся дядько Хвэдька. Вынюхував, наверно, кого-то, всэ свое дурацкэ досье пополня, сиксот нэсчасный. Заявывся домой утром, а тётка Любка:

      – Дэ був?

      А вин:

      – Я вольный казак, де хочу, там и гуляю!

      Тётка Любка после цёго кудась завиялась аж на четверо суток. Наверно, до родичив у Цыганкы пишла. А колы вэрнулась, дядька Хвэдька:

      – Дэ була, шалава? – А вона ёму у отвит:

      – Я поднэвольна казачка, колы отпустылы, тоди и прышла!

      И пишло: "Ты опять за свое взялась?! Всэ ныяк нэ нагуляишься". "А ты?! Ты забув як мы ходылы в гости к кумовьям? Мало того, шо ты ужрався вмисти с кумой, як свыня, ты ще уснув прям за столом, храпив, як сывый мерин и обоссявся". "А ты? А ты с кумом… Ты думаешь я нэ знаю?…Вси в хутори кажуть: «То нэ кума, шо под кумом нэ була», так шо ты помалкувай". "А шо нам оставалось делать?! Я бильше тебэ с собою брать у гости нэ буду. Стыдобища с тобой одна. Кум – стойкый мужик, а ты… кутель-макуль якыйся".

      Дядьку Хвэдьку чуть кондрашка нэ хватыла! "Ты, … ты … на члена партии з войны!.... За оскорбление прывлэку по статье, як врага народа. Зараза".

      Вин хлопнув калиткой и ушёв со двора, куды ногы понэслы…, к бывшей полюбовныци, до тёткы Лушкы…

      Жорку было не остановить. Его понесло.

      – Земеля, – говорю я ему, – идти мне надо. В другой раз расскажешь. – Мы пожали друг другу руки и разошлись.

      Зная своего дядьку, мне не стоило труда продолжить повествование его прихода к бывшей любовнице. У той день рождения был. Отмечали пятидесятилетие. Дядька Федька поднимает рюмку и говорит: "Я пью нэ за твои 50, колы ты сичас кысла, як щи кацапски. И нэ за твои сорок, колы ты була крипка, як коньяк. И нэ за твои трыдцать, колы ты була игруча, як шампанскэ. Я пью за твои двадцать, колы ты була, як пэрсик".

      А тётка Лушка берёт рюмку и отвечает: "Я пью нэ за свои 20, колы була, як пэрсик, но тиби досталась надкусанной, и нэ за свои 30, колы я була игруча, як шампанскэ, но ты пыв тилько одну пену, и нэ за свои 40, колы я була крипка, як коньяк,