Хутор моего детства. Михаил Скачидуб

рассказывал дальше дядько Федька. – Повела вона нас по якойсь улыци Станиславского, де люды тряпкамы торгують, гвоздямы, гайкамы и усякым жилизом. А на воротях в дворы мелом понапысано: «Во дворе уборной нет».

      Я и думаю, завэдэ це чертиня в якусь подворотню, а там ростовски уркы. И хана нам будэ. Но девочка не обманула. Открыла калиточку, показала на мусорни ящикы и говорэ:

      – Какайте, пока никого нет, а я на васаре постою.

      – Пэтро, шо робыть будэмо!? – спрашиваю.

      – Шо, шо!? З мэнэ уже капшо лизе. Так шо давай.

      – А вокруг тих мусорних ящикив яблоку нидэ упасты от куч гивна. И сухэ, и свиже, якэ хочишь. Тильке улаштувалысь, задрав кужуха до головы, тут якась бабка як закрычить: «Шо ж вы, ироды, делаетэ?!» – и з ведра помоямы на нас, стэрва стара. Мы вскочилы с пэрэпугу, да дёру от того Станиславского. А девочка из-за угла выглядува, язычком морожено наярива и хохоче. Из молодых та ранья. Облапошива людэй на их нужде. И греха нэ боиться.

      Выскочилы мы удачно. Прямо в кучу народа. Спрашиваем у людэй:

      – А шо вы тут робытэ?

      – Фарцуем, – кажуть, – а вам что надо? Може, вам валюту поменять?

      – Яка там валюта. Нам бы в уборну поскорише.

      – Шустрые вы, мужики! А по червонцу с носа не слабо? Если бабульки есть, мы в момент решим вашу проблему.

      – Ну шо робыть, Хвёдор, – спрашиваю. И полиз запазуху, вытянул наторговани гроши, отслюнявыв двадцать рублив та протянул сымпотному мущщине в модном, як у артиста, палито.

      – А ну расступись! – подал голос симпотный мущщина, и попёр у самую гущу страждущих до уборной.

      – Це свои, – сказав вин милиценерам.

      …За дверью от милицейского поста, в коридорчике столик. За ним темноволосая, чернобровая, ещё красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с тёмным пушком на верхней губе и вдоль щёк, полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольником, как у гусыни, животом под чёрной шерстяной юбкой.

      На том же столике табличка на подставочке с красивыми буквами «Касса» и мотки серой бумаги. Тут всё быстро. Ты платишь три рубля, чернявая кассирша отрывает кусок бумаги от мотка, сует тебе и показывает пальцем в золотых кольцах, в какую сторону тебе двигаться дальше. Всяким там бесплатникам, по предъявлению удостоверений, – влево, а платникам – вправо…

      – Мы заскочилы вправо. На уборну совсим нэ похоже. Стоять якись приспособы, як табуреточки с диркой, и намалёванный на стинки палэць указуе в утИ диркЫ и напысано – «Срать сюды!». А на другой стинки напысано «Дэржэ прицел! Ссять сюды!»

      Расстибнув я кужух, расшубуршив одэжу, штаны до колин спустыв, кое-як зализ на ту прыспособу тай думаю: а як же ссять до другой стенки у тот ящик, куда палэць указуе?

      А у мэнэ уже процес пишов по большому. Схватывся я за свое гришнэ дило, направыв на ту чортову стинку, та як ссыкону! Но нэ дотянув струю. Остановыться нэ можу. Так и налыв лужу посэрэд полу. Люды, шо рядом сыдилы по тому же дилу, смиються, а я нэ знаю шо робыть.

      А тут заходэ женшина, жирнюча така, масласта, с широким