Желтеющая книга. Алёшка Емельянов

травы меж нами лежат.

      Не вытащить корни из плотного грунта,

      чтоб в ясном порыве к тебе добежать.

      Ах, так безуспешны мечтанья о бунте!

      Тут любят свободно, вкушая и жмясь,

      животные, птицы, цветы и народы,

      текущие воды, друг к другу стремясь,

      к озёрам, прудам и морям, и болотам.

      Я только листочком сумею достичь

      подножий твоих или веткой при буре,

      иль, молнию выждав, горенье постичь,

      и пеплом досыпаться к дальней фигуре.

      Я кроною песни вседушно пою,

      чтоб помнила в этой невстрече тягучей.

      Весною пыльцу тебе нежно пошлю!

      Надеюсь, от ветра и пчёлок получишь.

      И мне ты цветочную плеву хранишь,

      что скоро вся будет наполнена проком.

      Но, знаешь, росточек, возросший малыш,

      как мы, будет вечно забыт, одиноким.

      Любимый фонарь

      Дороги-асфальты, как жжёный картон.

      Тревожат дожди, убыванье наличных

      и пахнущий где-то вдали ацетон

      среди изобилия хлынувшей дичи

      на русую голову, плечи, в лицо,

      в летящую, с мая ожившую, душу

      поэта, что рубит пером подлецов

      и помнит о деве, какой не стал мужем,

      о той, что искал (иль уже не искал)

      от пары потерь тёплых уз, завершенья.

      А тут под ногой ещё смазался кал

      оставленной кучи чужих отложений.

      А взор окружают старухи и пни,

      и птичьи скелеты, и лаи собачьи,

      тычки от чужих, полубрань от родни,

      зазывы шалав и бандитов всезлачных.

      Но год уж белейший фонарь перед ним -

      её замечательный образ сияет,

      молчит, улыбаясь, как ласковый мим,

      и к лучшему путь, темноту освещает.

      И лирик шагает, а в нём тихий знак -

      ярчайшее пламя любви к ней без дыма.

      И кажутся страсти, невзгоды и мрак

      с лучистым попутчиком бренно-пустыми…

      Просвириной Маше

      Военное звучание

      Сгорают на флагах девизы,

      гудят все расщелины ран,

      свистят опустелые гильзы

      и дула, как дудочки, чан.

      Ветра испускаемых духов

      рождают оркестр в тиши,

      что слышится хищному уху.

      Так гибнут солдаты в глуши,

      на рытвинах прежнего боя,

      ушедших отсюда врагов,

      наевшихся кровью, разбоем

      средь хат и горящих стогов.

      И, жизни свои довершая,

      бойцы предпоследне хрипят.

      Спокойность к себе приглашают

      ослабшие тельца ребят,

      вплетают кривые дыханья

      в витающий воздух вокруг.

      Разрознены жесты, порханья

      и шёпот, смолкающий звук.

      Не слышат их Господа уши

      за