Слава России. Елена Владимировна Семёнова

а не мудрствовать.

      – Да я ведь не мудрствовать, бабушка, я только о Господе и святых его, мужах и женах праведных знать больше хочу. Радость мне, когда о них слушать доводится, да мало от кого…

      Бабушкин дом по благочестивому русскому обычаю был странноприимным. Здесь всегда имели ночлег странные люди, ходившие на богомолье по святым местам. Их Уленька могла слушать часы напролет, как зачарованная. Сколько дивных мест, оказывается, было на свете! Сколько чудес Божиих свершалось на земле! Сколько мужей и жен праведных великие подвиги несли на раменах своих и муки за Христа принимали! И мечталось Уленьке однажды в самом простом платье да в лаптях, с котомкою за плечами уйти вместе с этими странными людьми по неведомым и манящим путям-дорогам, собственными глазами увидеть святыни великие и поклониться им. Но заповедь послушания превыше мечтаний, даже если благочестивы они. Уленька знала, что ее удел исполнять волю бабушки, а затем – мужа, когда сыщут ей человека доброго…

      Но было у девочки и иное стремление, кроме странствий – хоть немного уподобится тем праведникам, о подвигах которых так любила она слушать. И она всячески старалась для этого: строго постилась, отказываясь от завтраков, полдников и ужинов и позволяя себе лишь обеды, спала не более четырех часов, проводя остальное время в молитвах и трудах.

      С ранних лет не могла выносить Уленька вида чужой беды, вся душа ее переворачивалась при виде увечных, нищих и всевозможных страждущих. Всякая протянутая рука, культя, всякий молящий взор казались ей обращенными к ней и только к ней одной. И если нечего было положить в ту руку, нечем осушить слез тех глаз, то чувствовала себя Уленька словно обманщицей, словно виноватой, словно бы камень вместо хлеба подала она просящему. И готова она была отдать последнюю рубаху чужой нужде, но кто бы позволил ей раздавать не ей принадлежащее?

      Это было всего тяжелее! Она жила в прекрасном тереме, окруженная челядью, не знающая лишений и имеющая все, что потребно человеку, и даже с немалым избытком. Но ничего из этого имения не принадлежало ей, а принадлежало бабушке, дядьям, тетушкам. Всем, кроме нее – сиротки. И не могла она распоряжаться даже как будто своими вещами, не то что по слову Спасителя «раздать имение и идти за Ним». Всякий раз, бывая в городе, в окрестных селах, в церкви, видела Уленька вокруг себя бесчисленное количество страждущих. Да что в городе! Довольно было взглянуть на челядь, что в домах хозяев была на правах бессловесных животных… Убийство холопа даже по закону не считалось проступком много более тяжким, чем убийство животного… Недаром отец Ферапонт и другие батюшки наставляли хозяев прежде нищих, коим заведено было подавать милостыню, заботиться и с сердечным участием относиться к собственной челяди.

      У бабушки челядь не голодала и не бывала терзаема почем зря. Бабушка никогда не забывала образа Божия в своих слугах. Но Уленька после очередной проповеди отца Ферапонта пошла дальше. Она стала все для себя делать сама, воспрещая даже подавать себе