Дороже самой жизни (сборник). Элис Манро

не ехать. Тут кто-то из них вспомнил, что у отсутствующего сегодня выходной. Поезд тронулся, хотя я не могла бы сказать, прислушивался ли машинист к происходящему в вагоне и не было ли ему все равно.

      Все мужчины слезли у лесопилки, расположенной среди кустарника на плоской равнине – пешком от вокзала они дошли бы сюда минут за десять, – и вскоре после этого в окнах вагона показалось озеро, покрытое снегом. Перед ним стояло длинное белое деревянное здание. Женщина поправила свои свертки и встала, я тоже. Машинист снова закричал: «Сан!» – и открыл двери вагона. На платформе стояли две женщины – они приветствовали женщину с авоськой, а она в ответ заметила, что сегодня ветрено.

      Все они избегали смотреть на меня, пока я спускалась по ступенькам вслед за женщиной с мясом.

      На этом конце поезду, видно, ждать было некого. Двери с лязгом захлопнулись, и он двинулся в обратный путь.

      Воцарилась тишина, воздух был как лед. Хрупкие с виду березы с черными отметинами на белых стволах и какие-то растрепанные вечнозеленые кустики, сбившиеся в кучу, как сонные медведи в берлоге. Замерзшее озеро было не ровным, а бугрилось у берега, словно волны превратились в лед прямо на бегу. За нами стояло здание с решительными рядами окон и застекленными верандами по обоим концам. Все было сурово и северно, черно-бело под высоким куполом облаков.

      Но березовая кора совсем не белая, если подойти поближе. Серовато-желтая, серовато-голубая, серая.

      Все так неподвижно, так завораживает.

      – Вы куда? – спросила меня женщина с мясом. – Посетителей не пускают после трех.

      – Я не посетитель, – ответила я. – Я учительница.

      – Ну так вас все равно не пустят через парадную дверь, – с некоторым удовлетворением сказала женщина. – Идите-ка лучше со мной. А что, у вас багажа нет никакого?

      – Начальник станции обещал его привезти.

      – Вы так тут стояли, как будто заблудились.

      Я объяснила, что остановилась из-за красоты пейзажа.

      – Ну да, некоторым тут нравится. Только если они не слишком больные и у них есть время прохлаждаться.

      После этого мы молчали, пока не дошли до кухни, расположенной в торце здания. Мне не терпелось согреться. Я не успела осмотреться вокруг, потому что женщина обратила внимание на мои ноги.

      – Ну-ка, разуйтесь, а то весь пол затопчете.

      Я неловко стащила сапоги – сесть было некуда – и поставила их на коврик рядом с сапогами женщины.

      – Возьмите их с собой. Я не знаю, куда вас определят. И пальто не снимайте, в гардеробе не топят.

      Ни отопления, ни света – кроме того, что просачивался в крохотное окошечко где-то высоко над головой. Словно я опять школьница и меня наказали. Отправили на отсидку в гардероб. Да. Тот же запах – никогда до конца не просыхающей зимней одежды, сапог, промокших насквозь до грязных носков, немытых ног.

      Я залезла на скамейку, но до окна все равно не дотянулась. На полке, где лежали как попало набросанные шапки и шарфы, я обнаружила пакетик с инжиром и финиками.