Вопрос на десять баллов. Дэвид Николс

Она делает глоток пива из своей банки. – Ты будешь смеяться, но наряжаться в карнавальные костюмы у евреев почему-то не принято.

      – Знаешь, я иногда жалею, что я не еврей.

      Понимаю, что это слишком смело для словесного гамбита, и я не вполне уверен, почему сказал это; отчасти потому, что считаю очень важным разделять прогрессивные взгляды по вопросам расы, пола и личности, а также потому, что к этому времени уже порядочно поднабрался.

      Она сужает глаза и смотрит на меня какую-то секунду – так смотрят итальянские актеры, играющие ковбоев в европейских вестернах, – всасывается в свою самокрутку, решая, обидеться или нет, затем спокойно спрашивает:

      – Это правда?

      – Извини, я не хочу показаться расистом, просто я хочу сказать, что многие из моих героев – евреи, так что…

      – Что ж, рада, что мой народ получил твое одобрение. И кто же эти герои?

      – Ну, знаешь, Эйнштейн, Фрейд, Маркс…

      – Карл или Граучо?

      – Оба. Артур Миллер, Ленни Брюс, Вуди Аллен, Дастин Хоффман, Филип Рот…

      – Иисус, конечно же…

      – …Стенли Кубрик, Фрейд, Сэлинджер…

      – Конечно, только, строго говоря, Сэлинджер не еврей.

      – Нет, еврей.

      – Поверь мне, нет.

      – Ты точно знаешь?

      – Да. У нас на это чутье.

      – Но у него еврейская фамилия!

      – Его отец был евреем, а мать – католичкой, поэтому формально он не является евреем. У евреев национальность передается по материнской линии.

      – Я этого не знал.

      – Вот ты и приехал сюда, в университет, и уже начал учиться. – И она снова переводит сердитый взгляд на танцпол, который забит Шлюхами, хромающими под музыку. Это довольно удручающее зрелище, словно новый, только что открытый круг ада, и девушка смотрит на это с понимающим презрением, словно ожидая, когда взорвется заложенная ею мина. – Господи Иисусе, да ты посмотри на эту компашку, – протягивает она устало, a «Two Tribes» тем временем плавно перетекает в «Relax».

      Решив, что цинизм, вызванный усталостью от жизни, – верный путь к успеху в этой среде, я убеждаюсь в том, что мой смешок по этому поводу был хорошо слышен, и девушка с улыбкой поворачивается ко мне:

      – Знаешь, в чем заключается величайшее достижение английских школ-пансионов? Поколения патлатых мальчишек, которые знают, как надевать пояс с подвязками. Что удивительного в том, что многие из вас приезжают в университет с женской одеждой в чемодане?

      Многие из вас?

      – На самом деле я ходил в общеобразовательную школу, – уточняю я.

      – Что ж, рада за тебя. Знаешь, ты уже шестой человек за вечер, который говорит мне это. Это что, какая-то странная левацкая манера начинать разговор? Что меня должно поразить? Наша система образования? Или твои героические академические успехи?

      Если я и могу определить что-то наверняка, так это тот момент, когда меня уделали, поэтому поднимаю свою баночку с пивом, на три четверти полную, и трясу ею, словно она пустая.

      – Я собираюсь сходить в бар. Могу купить что-нибудь