Три робких касания. Евгения Мулева

сторонились, всеведущих опасались. «Они не ходят в храм! Они играют с тёмными силами! Они…» – на этом месте все приличные люди замолкали и продолжать решались, только крепко надравшись. Велька зашипела. В проходе появилась новая тень. О солнечный, пусть это будет мастер Виррин! Чем быстрее я с этим разберусь, тем лучше. Тень, слишком громоздкая и неуклюжая для главного чернокнижника, шустро скользнула вдоль стены, приблизилась ко мне локтя на три и растворилась. Чертовщина. Около часа я проторчала, плутая по старым лабораториям. Ни мастера, ни Галвина. Никого.

      ***

      Я приехала в город в начале прошлой осени, на тремя днями позже, чем он. Специально подгадала так, чтобы не видеться хотя бы в поезде. Чернокнижник усмехнулся мерзенько, мол, твоё дело, твоё, хочешь гулять наощупь в незнакомом городе – дерзай. Да подумаешь. Он уехал с вечера, не сказал никому, даже попрощаться не зашёл, оставил храму денег от имени господина Виррина и был таков.

      «Всегда можно вернуться», – думала я, перекладывая трусы в чемодан. «Ну и глупость же делаю», – шептала на лестнице. Никто меня не держал и отговаривать не спешил. Я не клялась быть монахиней, просто выросла, просто стала работать с детьми и переводить вечерами. Восьми лет хватит. Говорят, цыгане ходят по свету вслед за ветром, а я… и мне пора. Матушка отправила со мной Иону, довезти, проследить, накормить, поселить, вызвонила чью-то тётушку, подыскала комнату, даже денег в дорогу дала из своих собственных. Я отнекивалась, меня не слушали. Вещей набралось немного: бельё да книги, и кошка.

      Помню, поезд ехал долго, вечер, ночь, кусочек дня. Тетка Иона спала всю дорогу. Я сидела напротив, баюкала Вельку, выбегала на полустанках в толпе курящих. Кошка лениво потягивалась и снова лезла на руки. На каждой остановке я клялась, что никогда, никогда больше не сяду в поезд. Я упала дважды, забираясь внутрь с низкого перрона. Кошка дремала, и я наощупь, считая по перегородкам, искала наши места. По вагону сновали люди, люди храпели, пили крепкое, играли в карты. Воздух спёртый пах железом, копчёным мясом, табаком и по́том. Мне так хочется это забыть: поезд, первые дни в городе, нервные, рваные. Я винила себя каждый вечер, запираясь в чужой комнате. Он не приходил, не подавал виду. Я нашла телефон, и сама позвонила в кабинет Виррину Оду.

      Мне ответили: «Здравствуйте, Аннушка, вы от Галвина? Скажите, как ваша фамилия, мы выпишем пропуск». А у меня не было фамилия, у мамы не было, потому что она цыганка, у неё и документов не было, у монахинь не было, потому что они божьи люди.

      ***

      «Анна Веда!» – объявил господин. Я встала, оправила юбку, не слишком узкую, не слишком короткую, и медленно на шатких каблуках проковыляла к кафедре, обитой гладким дерматином. Где-то в первых рядах сидел Виррин Од, глава Всеведущих, его учитель. Вдох. Я вышла читать доклад. Я только-только отшлифовала перевод, предложенный мастером. Мы провели целую вечность в его кабинете в Малых лабораториях в попытках разгадать зильский «манускрипт». У мастера Ода были сотни и сотни и сотни атласов, статей и книг. Ему пришлось обучать меня основам кристаллографии, кристаллофизики, для