Широты тягот. Шубханги Сваруп

из позиции “мужчина сверху”, вообразить себе секс между равными практически невозможно.

      В широтах тягот и на долготах опасений супружеская жизнь, в которой царит равенство, была до сих пор редким и незадокументированным феноменом – примерно как китовые роды в Антарктике или спаривание белых слонов в Южной Азии.

      И Гириджа Прасад, и Чанда Деви скоро понимают, что обычные описания любви не слишком правдивы. Полюбить кого-то вовсе не так просто и приятно, как нырнуть жарким летом в прохладное озеро; нельзя тут и полагаться лишь на инстинкт, как детям, которые учатся ходить. Любовь – не кладезь превосходных степеней, как санскритская поэзия, и не “сладкая мука”, воспетая романтиками.

      Борьба четы равных – не только этнографическая тема. Она мультидисциплинарна. Степень близости меняется с периодичностью прилива – днем она выше, на максимум выходит в часы трапез. Луну заменяет чашка чая, она втягивает их в зенит взаимодействия. Ночь – пора засухи. Их постели разделены полосой непокоренной земли.

      В общении птиц играют важную роль нечленораздельные звуки и наклон головы, демонстрация оперения и такие динамические элементы, как танцы и расположение в стае. То же самое верно и для супругов Варма. Он откашливается, сигнализируя о намерении войти в комнату. Поскольку он ничего не требует, она научилась распознавать его желания по характерным признакам. Если он устремляет невидящий взор на горизонт, значит, ему хочется чаю. Когда голоден, в животе у него словно ворчат щенки. Морщины на лбу, слегка нахмуренные брови – погружен в раздумья. От усталости голова его никнет. Если голова клонится набок, то его одолевает дремота. Когда он сидит или стоит прямо, его внимание сосредоточено на чем-то внешнем – на крике птицы, или на перемене ветра, или на усилившемся запахе хлорофилла. Натуралист в лесу очень напоминает животное, настороженно высматривающее хищников или добычу. Долгие визиты в уборную дают понять, что приготовленная ею снедь оказалась чересчур пряной для его нежной конституции. Хотя она никогда не видела, чтобы ее муж рисовал, он часто возвращается домой с темными полосками графита под ногтями и карандашной стружкой на одежде – так другие приходят с работы, насвистывая себе под нос от хорошего настроения.

      Чанда Деви, как обнаружил ее супруг, – сложный объект, для изучения которого требуются навыки ботаника, орнитолога и астронома вместе взятые. Она ходит по дому, и ее хлопковое сари шуршит, точно гонимые ветром листья. Дышит она незаметно, как дерево, – вбирает в себя весь комнатный воздух и выпускает его обратно с новым ароматом. Взгляд у нее пристальный и немигающий, как у птицы. Легким поворотом головы взгляд этот перемещается с металлически-синих глаз мухи, севшей на ее запястье, к стволу андаманского птерокарпуса, упавшего в каком-то уголке архипелага, и стайке дельфинов в устье залива. Хотя они сидят в одной комнате, Гиридже Прасаду часто кажется, что их разделяют целые созвездия. И он гадает: