Нестор Махно. Виктор Ахинько

наклонясь и отпустив повод. – У меня же нашлась родная кровинка!

      Мокрый от дождя и усталости жеребец молча устремился к жилью, где тепло и попить дадут. Всадник, однако, попридержал его и прислушался. Где-то взлайнула собака. За холмами сине полыхнуло, и опять глухо лежала ночь. «Эх, к своему первенцу крадусь», – вздохнул Нестор.

      По копаному огороду конь ступал мягко, копыта прогрузали в чернозем и чавкали. Махно спешился, на всякий случай ощупал оружие и направился к хате. Собака молчала, или ее уже не было. Он постучал в махонькое, что называется, подслеповатое оконце. Долго никто не отвечал. Наконец за дверью, тоже маломерной, послышался испуганный сонный голос:

      – Хто там такый?

      Нестор бросился туда.

      – Это я, – сказал тихо, и то показалось, что все Гуляй-Поле проснулось.

      – Хто? – не доверяли за дверью.

      – Да Нестор же, едри вашу…

      Теперь и вовсе замолчали. Он знал, что Настенька живет с матерью. Но чей там голос – трудно было разобрать. Он снова постучал, настойчивее, а сам стал спиной к стене, чтобы, если внезапно нападут, не дать захватить себя врасплох. За дверью вроде шептались, что-то звякнуло, опять спросили:

      – Та хто ж там?

      – Я, Настенька, я. Отворяй скорей! – Нестор терял терпение. Он уже привык, что в родных краях к его голосу прислушиваются, доверяют одному его имени. Поездил по бывшей империи, встречался с князем Кропоткиным, с Лениным, повидал редких краснобаев: Керенского, Троцкого, Марию Спиридонову и, рискуя головой, прибыл освобождать всю Украину. А тут, в жалкой хибарке, не признают, трясутся. Поистине, каждой вошке своя короста дороже всего!

      – Ой, счас, – озвался дорогой голосок, и дверь подалась со скрипом. Нестор вошел и попал в объятия. Горячая, из постели, молодка нашла его губы и долго не отпускала. Он даже захмелел.

      – Свет мой, – успел выдохнуть, как снова был зацелован.

      – У меня чуть сердце не разорвалось, – сказала наконец и Настя. – Тут такая ложь. Ужас!

      – Давайте в хату, – попросила мать, плотно закрывая дверь, затем окошко и зажигая каганец.

      – Какая ложь? – удивился Нестор.

      – Глянь, что пишут, – жена пошуршала в углу, достала и подала ему листовку. Светло-карие глаза смотрели на любимого с восхищением и затаенным сомнением. – Вроде бы ты нашел себе кралечку в Москве, богатую графиню, поселился во дворце, пьешь, гуляешь и забыл про нас навсегда!

      – И вы поверили?

      – От немца когда бежали, обещал же скоро возвратиться, – не без упрека лепетала Настя, собирая на стол. – А весна утекла, лето уже минуло красное. И убили тебя – все говорят.

      Что-то в ее голосе насторожило мужа: вроде пытается оправдаться. Почему?

      – Присядьте, будь ласка, – попросила мать, – а то ж с дороги. Бомбы грузные и наган на поясе.

      Она была вся, как струна. Явился, благодетель, с пустыми руками! А раньше? Увез и бросил дочь, беременную, в чужих краях! Где это видано? Ради чего?