Нестор Махно. Виктор Ахинько

Махно нарочито громко, чтобы все слышали.

      – Нападали на возвратившихся помещиков, уничтожали их, охранителей и солдат.

      – Теперь послушай меня. Тут ты погибнешь, рано или поздно. Брось лес, выйди на простор, зови селян, особенно молодежь, в революционную бурю. Ринемся в открытый бой с палачами. Согласен?

      Федор молчал, поглядывая на повстанцев. Тщеславный малый, он привык верховодить. А Махно не зря появился, первенство не уступит. «Эх, неохота идти в подчинение. Но силы-то будут о-го-го. Я и в большом отряде не потеряюсь. Или не стоит, а? Спрошу братишек», – решил Щусь.

      – Слышите, что он предлагает?

      – Слышим! – радостно донеслось в ответ.

      Это развеяло сомнения. Федор схватил Нестора в объятия, поднял его и крикнул:

      – Да, да! Пойдем с тобой!

      Отряды объединились, и Махно нетерпеливо прикидывал, что теперь-то можно будет отправиться и в дальний рейд: по селам и хуторам Юзовки, Мариуполя…

      – Обедать пора, – напомнил Гаврюха Троян.

      – У тебя ж пузо!

      – В молодости сорок вареников глотал, а счас еле-еле пятьдесят.

      Тем временем на окраине села людей собралось изрядно. В отряд просились родственники тех, кого расстреляли австрийцы, бывшие фронтовики, что раньше колебались. Рядом толклись их жены, невесты, зеваки, дети. Махно радовался. Вот он, народ, и что пожелает, то и будем делать, а не по указке умников из Киева или Москвы. На улице уже не хватало места, и все не спеша пошли в центр.

      – Голод не свой брат, – настойчивее напомнил Троян.

      – Где у вас кулаки живут? – спросил Нестор селян.

      – А нэдалэко. На тий вулыци.

      – Тю, та ось жэ хата Лукьянэнка!

      – Позовите. Пусть даст на суп теленка или овцу. На той улице тоже возьмите. Станут возражать – доложите. Лютый, чув? Организуй обед!

      Пока они шли на церковную площадь, Федор Щусь легонько прикоснулся к плечу Нестора:

      – Думаешь, почему земляки такие сознательные?

      Что-что, но подобный вопрос Махно не ожидал от простодушного на вид красавца-матроса.

      – Глянь сюда, – он достал из кармана измятую бумажку и начал читать: – «Крестьяне села Больше-Михайловки обязаны выдать для содержания экспедиционного батальона 160 арб сена и соломы, 15 возов картошки, 70 хлебов, 65 пудов сала, 35 курей, 5 кабанов, 6 фунтов чая, пуд табака, 3 пуда кислой капусты…»

      – Постой, Федя. Сразу, что ли?

      – Конечно. Это приказ. Недавно издан. Еще не все! Слушай дальше: «100 пудов пшена, 550 пшеницы и 800 ячменя». Земляки умоляли, дескать, раньше уже все забрали. Ах так! Приперли солдат, арестовали десять заложников, пулеметы установили и ну шастать по чердакам, погребам, клуням. Последнюю торбу отбирали. Кто раскроет рот – шомполами. Моих дружков – на акацию. А-а! – жарко выдохнул Щусь. – Потому и мы жалостью не балуемся.

      Нестор взглянул на него попристальнее и приметил что-то звероватое в веселом оскале.

      Да-а, – согласился он, подумывая, что скажет на митинге, который уже стихийно возник на церковной площади.