Игры марионеток. Марина Юденич

было несложно жизнь в отеле, да и во все городке текла плавно, никто никуда не спешил. Здесь не принято было беспокоить людей без особой нужды, и уж тем более никому в голову не пришло бы торопить человека, коротающего время за чашкой кофе.

      Потому, наверное, она очень удивилась, ощутив вдруг чужое присутствие: кто-то близко стоял за спиной.

      Первым вспорхнуло в сознании самое простое объяснение, но оно, как раз, и было, удивительным.

      «Официант? – подумала женщина. – Но почему, зачем? Мне ничего не нужно»

      Потом она обернулась, медленно, не слишком доверяя смутному ощущению, готовая легко согласиться с тем, что оно было обманчивым. Ей просто почудился кто-то.

      Но оказалось – нет – не почудился.

      За спинкой кресла, почти что, облокотясь на него, стоял старик. Вдобавок, он еще склонился над ней, смешно вытянув дряблую шею, словно высматривая что-то на столе.

      Когда она обернулась, их лица оказались очень близко, и едва не соприкоснулись.

      Она остро почувствовала его запах – запах чистой, опрятной старости, хорошо знакомый ей с той поры, когда маленькой девочкой – несколько лет кряду – провела в доме деда. Это был запах лекарств, смешанный со слабым ароматом старомодного одеколона.

      Его глаза были они неожиданно глубоки, темны, смотрели внимательно и не по-старчески остро.

      – Вы, что же, читаете по-русски? – требовательно спросил старик, ни мало не смущаясь тем, что подглядывал в чужую книгу, и был застигнут.

      – Я – русская

      Старик распрямился.

      Но не отступил ни на шаг.

      И не отвел глаз.

      Однако, молчал, словно, вдруг глубоко задумался над услышанным.

      Тогда заговорила женщина

      – Вы – тоже?

      – Я там родился. Но это было очень давно.

      – Долго не живете в России?

      – Долго. Намного дольше, чем жил.

      – С начала века?

      – Вы имеете в виду год одна тысяча девятьсот семнадцатый?

      – Ну, семнадцатый, восемнадцатый… двадцатый….

      – И двадцать первый, и даже двадцать второй… Они ведь опустили занавес только в тридцатых. Все едино – начало было положено в семнадцатом. Нет. Я не принадлежу к первой волне, хотя мог бы, наверное. Родители бежать не захотели, аябыл слишком мал – родился в двенадцатом году. В Киеве.

      – Война?

      – Да. Вторая мировая. Хотя воевать мне тоже не довелось. Сначала была бронь, а потом – удивительно скоро – пришли немцы.

      – Вы были в… плену? – Запинка была мимолетной, но он уловил ее и истолковал правильно

      – Вас интересует, не служил ли я третьему рейху? Испугались встречи с предателем, не приведи Бог – карателем, полицаем?

      – Чего же теперь бояться? Нет, я не испугалась, но….

      – Но это было бы вам неприятно?

      – Пожалуй, да. Впрочем, я стараюсь никогда не судить огульно.

      – Действительно? Редкое свойство, тем более для такой молодой особы. Терпимость обычно запаздывает,