Подметный манифест. Далия Трускиновская

перенесли в дом, но ясно было – он на белом свете не жилец. Максимка выстрелил так удачно, что пуля угодила в позвоночник, как раз туда, где голова крепится к шее, от чего кучер лишился употребления рук и ног, а также языка.

      Сам виновник отличного выстрела забился в какой-то угол и там горько плакал – испугался дела рук своих. К нему послали Меркурия Ивановича – утешать.

      – Ну-ка, братцы, взять фонари – да в Чистый, – велел Архаров. – Изучить следы, пока их спозаранку не затоптали.

      – Какие следы, ваша милость? – спросил Тимофей. – Мы там так снег перемесили – будто вепри воевали.

      – Не знаю, какие, а поглядеть надобно сейчас, – уперся Архаров.

      Федька и Тимофей переглянулись – что же, приказы не для того, чтобы их обсуждать, и покушение на обер-полицмейстера – дело нешуточное. Тут же Федька махнул рукой Канзафарову, Захару Иванову, и они поспешили из сеней особняка на конюшню, где у Сеньки было в чуланчике немало разных фонарей, и старых, и новых.

      Вернулись архаровцы чуть ли не час спустя.

      Кучер все не помирал, даже, коли судить по взгляду, и в беспамятство не впал. Архаров велел его раздеть. Никодимка и прачка Настасья, баба удивительной силищи, отмотали с кучерского кожуха пояс, распахнули его, и тут вышло первое диво – под кожухом явился вполне благопристойный кафтан. Такой кафтан впору было бы носить чиновнику за пределами присутственного места, а не крепостному кучеру и даже не обывателю, подрядившемуся в кучеры.

      – Заговор, – пробормотал Архаров.

      И точно – все это мало походило на случайные затеи какой-нибудь шайки голодранцев. Несколько пистолетов, сама мысль – подкараулить в такое время, когда Архаров обыкновенно возвращался от Волконского, и меткость стрелка – сии аргументы показывали, что убийство обер-полицмейстера задумали и пытались совершить люди более или менее толковые.

      – Обыскать!

      В карманах нашли табакерку с хорошим табаком, кошелек с деньгами, платок с вышитым вензелем («От невесты, поди, подарок…» – заметил Архаров), несколько бумажек.

      – Сашка, читай, – велел обер-полицмейстер секретарю.

      – Счет от булочника, – просмотрев, сказал Саша. – По-немецки выписан.

      – Прав был Шварц – вот и немецкий след объявился. А кем и кому выписан?

      – Тут оборвано.

      – Далее.

      – А тут по-русски. Тоже счет. Только это он, сдается, сам для себя писал. И на обороте – по-немецки, вирши. Почерк прескверный, не разобрать…

      – Грамотный… – неодобрительно сказал Архаров, подошел к лежащему на полу кучеру и опустился на корточки, низко нагнувшись к лицу раненого. – Ну что, либер херр, плохи наши дела? Может, к тебе хоть вашего немецкого попа позвать?

      Кучер закрыл глаза.

      – Согласен, что ли? Сашка, ты не знаешь, как там у них? Исповедуют, причащают? Или как-то иначе?

      Тут кучерская рука задергалась, заскакала по полу, пальцы стали сжиматься и разжиматься.

      – Гляди