Жнецы Страданий. Алёна Харитонова

Лесана очнулась, поняв, что, обнимая мать, унеслась мыслями далеко-далеко.

      – Что ж одежа-то у тебя такая черная? – гнусавым от слез голосом спросила родительница.

      – Это… это ратники в такой только ходят, – пробормотала девушка, потупившись от стыда.

      – Ратники? – охнула мать, прижав руки к щекам. – Охотники на Ходящих? Деточка, да какой из тебя вой, ты ж крысу видишь – в обморок падаешь, а тебя с нечистью биться наставляют? Да пропадешь ведь!

      И она снова залилась слезами, затряслась…

      – Что ты, – неловко проговорила дочь, – нас же учат тут. Не пропаду. Мама, а как там… Мирута?

      Старшая Остриковна вскинула на нее виноватые глаза.

      – Мирута-то? – переспросила она, словно вдруг стала туга на ухо. – Мирута… А ты, деточка, плюнь на него, дурака этого, он…

      – Мама!

      Дочь вскочила со скамьи, губы задрожали.

      Мать горько выговорила:

      – Женился Мирута. О прошлом годе. По осени еще. Жена вот родила недавно.

      Лесана тяжело опустилась обратно на лавку. По осени…

      Она лихорадочно вспоминала зачем-то, а чем занималась по осени сама? Тамир тогда расхворался, и Айлиша тайком водила его к своему креффу лечиться. Парня трясло от лихоманки, но он упрямо заставлял девушек твердить уроки. Лесана читала ему по слогам ученический свиток, а юноша, заходясь кашлем, поправлял ее едва слышным голосом.

      За узким окошком и в трубе очага свистел ветер. Было холодно, потому что дрова, которые, не жалея, выдавали им для истопа, хотя и горели жарко, не могли обогреть комнатушку – каменные стены бесследно поглощали тепло огня, и сквозняки дули нещадно. Чтобы в Цитадели стало тепло, требовалось, наверное, жечь очаги круглыми сутками.

      Айлиша сидела за столом и твердила названия трав. Лучинка чадила, и слабый огонек бросал неверные тени на тонкое лицо будущей целительницы.

      Скучала ли тогда Лесана по Мируте? Стыд сказать – не вспоминала даже. Слишком далеко в прошлом он остался со своими привычными шутками и заботами. Слишком далеко находился тот колодец, у которого они целовались зимой, и куст калины, который прятал их от сторонних глаз.

      Но сейчас отчего так больно пронзила сердце его… не измена даже, а непамятливость? У него-то ничего в жизни не изменилось! Как же смог так быстро забыть ту, которую сватать собирался?

      Мать, видя, как погасли глаза дочери, торопилась достать из подорожного мешка гостинцы, чтобы хоть как-то скрасить горечь известий.

      – Дитятко, ехать-то как долго к вам! Хотела пирогов напечь, так за шесть-то дней все бы перепортились. И гостинчиком домашним тебя не порадовать! Хранители пресветлые, одни глаза и остались, что ж за наука тут у вас? Вот, я тебе меда привезла. Вот сухарики, как ты любишь, с солью каленой, вот ягодки сушеные, малинка тут, тут черника. Ой, урожай какой в этом году в лесу – страсть! Необеримо! От дому на версту отойдешь, а кузов уже полнехонек. Я-то их сушу, а у Жмени молодуха догадала в меду топить. Уж мы наделали, я вот и тебе привезла, кушай. Не видишь небось тут ничего…

      Мать