Чудо хождения по водам. Анатолий Курчаткин

но и в ненависти невозможно быть от себя свободным.

      – Держусь. Вроде как отбился, – ответил он жене. – Журналисты тут набежали, вопросы задавали, снимали, – ничего, жив-здоров.

      – Ты ведь ни в чем не виноват, – сказала жена.

      – Только в том, что хочется им кушать.

      У них в семье, когда кто-то не мог найти нужного слова, было принято прибегать к цитатам из классики.

      – Но это естественно, – помолчав, осторожно проронила жена.

      – Им хочется кушать, но я не пища, – тут же парировал В. И – он не знал почему, он вроде не собирался – задал ей вопрос: – А я что, я в самом деле… прямо по воде?

      – В самом деле, – подтвердила жена.

      – Ты видела, вот все, как в этом ролике, так?

      – Так, – снова подтвердила жена.

      В. и хотелось говорить с нею, он нуждался в ее сочувствии, ее поддержке, просто в ее голосе в трубке, но о чем было говорить? Может быть, впервые за двенадцать лет их жизни он не знал, о чем говорить. Потому что говорить сейчас возможно было лишь об одном. Но настолько же и невозможно было говорить об этом. Что тут еще говорить?

      – Ладно, до вечера, – сказал он.

      – Да, до вечера, – тотчас, с обидной охотой согласилась она. – Заедешь?

      – Разумеется.

      Жене по утрам нужно было на службу часом позднее, чем ему, поэтому он выходил из дому и ехал на работу один, вечером же они возвращались вместе: ему обычно приходилось задерживаться после рабочего дня, завершая всякие срочные дела, на это уходило как раз час, чуть больше, чуть меньше – время, которое у жены продолжалось ее присутствие, – и на обратном пути он всегда заезжал за нею. Во всяком случае, почти всегда, за редким исключением.

      В. сидел перед светящимся экраном компьютера, до хруста в суставах сжимая в кулаке трубку мобильного, и горло свивало готовым вырваться наружу криком: «И что теперь?!» – восклицание, которым встретил его коллега около приемной главы департамента после журналистского шабаша.

      – И что теперь? – заставив вздрогнуть, прозвучало не внутри него, а над ухом – произнесенное голосом шефа. В. резко повернулся – шеф стоял над ним и, улыбаясь с тем просвещенно-ублаготворенным видом, что появился у него после совещания, вопросительно смотрел на В. – И что теперь? – повторил он. – И обедать теперь не будешь ходить?

      В. тронул клавиши телефона, который все так и сжимал в ладони, глянул на зажегшийся экран. Оказывается, прошел уже чуть не час, как закончилось совещание – столько времени он просидел, пялясь в монитор и ничем не занимаясь, – настала пора обеда. Как правило, ходил в аквариумную выгородку шефа, звал того на обед он, а тут обеденный перерыв уже начался, следовало направлять стопы в столовую, он же не поднимался с места, и шефу пришлось самому звать его.

      Однако пойти в столовую, стоять вместе на раздаче, потом делить один стол – все это неизбежно означало говорить о вчерашнем. Неизбежно, неизбежно! Шеф потому и заявился сам звать его, что сгорал от любопытства, ему