Чудо хождения по водам. Анатолий Курчаткин

ушей голоса.

      – Не был! – вскричал В. – мушка, отчаянно пытающаяся выдраться из заливающей ее смертельной смолы. – Был! – мушка, бессильно сдающаяся реке фатума. – Не был! Был! Похож! Ну! И что? Двойник! Тройник! Четверник! Ищите еще, что вы ко мне?! Ищите! Ройте землю!

      Он не очень-то понимал, что кричит. Он потерял самообладание. Сорвался. У него было сейчас одно желание: прорвать эту резиновую стену, выбраться наружу – обрести свободу!

      И стена на этот раз поддалась его напору, сделалась проницаема. В. шагнул в образовавшийся прорыв – и вылетел на волю. Стрекозы затворов щелкали вслед, гранотометы видеокамер тоже, должно быть, расстреливали его в спину – вон, вон, стремил он себя от них. Не нужна была ему эта публичность, не было в нем никакого желания выделенности. Его вполне удовлетворяла его жизнь. Он хотел просто прожить свою жизнь – честно и с достоинством, да-да, честно и с достоинством, так, – и ничего иного, ничего кроме, ничего сверх того.

      4

      В коридоре на выходе из приемной В. ждали шеф с коллегой. У шефа теперь был просвещенно-ублаготворенный вид, но в его наколовшем на себя взгляде В. прочитал недоуменно-оскорбленное чувство: все-таки В. занимал более низкое положение, чем он, почему же эта слава досталась В., а не ему? Что до коллеги, тот по-прежнему горел возбуждением, которое лишь разожглось от шабаша в приемной.

      – Ну что? И что теперь?! – воскликнул он, беря В. за локоть, как бы стремясь к самой тесной, доверительной близости. День уже наливался обычной жарой, кондиционеров в коридоре, в отличие от кабинета главы департамента и приемной, не имелось, и прикосновение горячей, слегка и потной руки коллеги было неприятно.

      – И что теперь? – поведя плечом, чтобы отстраниться от коллеги, ответил В. – Ничего теперь.

      – Нет, как. Так и жить, как жил?

      – А как еще?

      – Не знаю. Не я же по воде пешком!

      – А ты попробуй, – сказал В. Он посмотрел на шефа. – В отдел идем? Обедать еще рано.

      – Обедать еще рано. Еще рано обедать… – протянул шеф, будто пробуя каждое слово на ощупь. Ему не об этом хотелось. Но о чем хотелось, он не решался. – Идем к себе. Конечно.

      Заметив в приоткрытую дверь приемной, что В. не ушел, вскидывая над головами снова затрещавшие стрекозами фотоаппараты, жужжа видеокамерами, в коридор повалил журналистский люд. Идем, поторопил шефа В. и бросился на лестничную площадку, не дожидаясь своего начальника.

      – Господа! А не желаете взять интервью у меня? Я вам имею сообщить кое-что прелюбопытное! – прозвучал у В. за спиной голос коллеги.

      Прелюбопытное! Что такое мог он сообщить прелюбопытное?

      Перед дверью отдела В. замер. Брался за ручку и отпускал. Брался и снова отпускал. Понятно, что в отделе уже известно о журналистском нашествии, и что там сейчас его ждет?

      Рука рванула дверь так, словно он ступал навстречу мечам и кольям первосвященнических рабов.

      Но нет, никто его тут распинать