Танжер. Фарид Нагим

голый над нею, она откинула край одеяла, и его толкнул в ноздри нагретый запах её тела, какой-то родной запах, очень родной, но не для него. Не ему был родственен этот особый глубокий запах женского тела. Наверное, где-то в небе уже летел мужчина с обонянием, влюбленным именно в этот, немного неприятный запах женщины, что лежала сейчас перед ним, откинув край одеяла, и открыв всё своё тело.

      Он приник, прижался к ее мягкой, сырой плоти, смущаясь своего сморщенного члена с холодным кончиком. Её зад и ляжки были холодные, а шея и грудь теплые.

      – Замёрз совсем, ой, какие ноги холодные, как льдышки, дай погрею.

      – Мне мама так грела в детстве своими ногами.

      – Ой, мне тут щекотно.

      – Под коленками?

      – Ага.

      – А под мышками?

      – Хм, – по-взрослому хмыкнула она и скосила на него глаза.

      Он сжимал, массировал ее горло, чувствуя под ладонью прыгающий кадычок, потом гладил ее девчоночьи груди и между грудей, соединял соски пальцами, ждал, когда начнут сокращаться мышцы ее живота, как это всегда у нее, поначалу ему казалось, что она смеётся над ним. Потом кругами гладил ее большой, выпирающий лобок, двигал пальцем по сухим, жестко свивающимся волосам, пока он не проскользнул в неожиданно горячую и округло податливую влагу.

      Она дернула головой, напряженно замерла и покорно и беспомощно заблестела на него глазами, а потом, как в припадке, так мощно «засмеялась» животом, что, казалось, нужно ее сдерживать.

      Лёжа на ней, ему всегда приятно было чувствовать, как высоко над кроватью поднимает его ее большое мягкое тело.

      Он сжал ее запястья, раздвинул руки, вытягивая ее, и все шире разделяя толчками бедер ее круглые полные колени. Он все крепче вдавливался в широкую и мягкую подушечку ее лобка и уже чувствовал липко раскрывающиеся обжигающие лепестки и капельки. Он всё делал правильно, все так, как всегда любило и хотело ее тело. Он изогнул шею и посмотрел на складки, которые образовывали ее поднятые ляжки, как он всегда любил. Он снова сжимал ее шею, измерял ладонью расстояние между сосками, снова колыхался и «смеялся» под ним её живот, она повела, двинула бедрами, призывно помогая ему, он вжимался, двигался кругами, раздвигая губки, чувствуя хруст ее волос… и все его движения становились тяжелыми, ненужными, бессмысленными и автоматическими.

      – Прости, прости, – шептал он, с бессмысленной силой прижимаясь к ней, не переставая двигаться, и чувствуя обидную невесомую пустоту между ног. – Прости меня, Паша.

      Она «усмехнулась» животом и замерла.

      – Так меня еще никто не называл.

      Он приподнялся, поправил волосы у нее на лбу, убрал пряди с губ.

      Упал на бок рядом с нею и ткнулся носом в плечо.

      – Значит, так и надо было, – легко вздохнула она. – Нос тоже холодный.

      Потом поддвинулась под него, бережно взяла мертвую ладонь с негнущимися пальцами, положила на бедро и «усмехнулась» животом.

      Я ушёл от неё в четыре часа ночи. Она с облегчением отпустила меня. На улице было холодно,