Танжер. Фарид Нагим

что там не рыба, а наркотики, – он засмеялся.

      – A-а, ясно. Ты знаешь, Анвар, так не вовремя все, на самом деле, сегодня Игорь прилетает ночью.

      У него сжалось все в душе.

      Тот же плакат Гребенщикова на окне, и у маленького зарешеченного окна такой вид, будто за ним военный завод или тюрьма.

      – Скоро диплом защищаем, хочешь посмотреть, вот мой диплом.

      Он выпуклыми глазами уставился на возникшие в ее руках изящные туфельки под старину, в сафьяновой какой-то отделке.

      – Ни фига себе, сама, что ли, делала?

      – Туфли нет, здесь только сам дизайн мой…

      Во сколько приезжает Игорь… уже ночь на дворе… если я усажу ее на колени, то она это…

      – …и сам материал и обтяжка моя тоже.

      – А Игорь куда улетал?

      – В Швецию. Там какая-то конференция биофизиков.

      Он почувствовал гордость в ее голосе. И радость за родного человека.

      – Ничего себе. Ну, давай, что ли, выпьем немного, и я пойду.

      – Да-авай, – легко махнула она рукой.

      И он какое-то насмешливое отчаяние увидел в этом ее жесте.

      – Спасибо тебе за рулетик, мы голодные с Машулькой. А я у Машки была. Помнишь Машку?

      – Помню.

      Твердо стукнули о стол саморучно разрисованные глиняные кружки.

      – У нее трагедия, как всегда, – она засмеялась своим смехом. – Машулька.

      Он сел на стул в тесноту между тумбочкой и столом, затылку мешала приделанная к стене лампа, грела его, он вспомнил ее.

      – …что взять с фанатки Кортасара…

      Он слышал только отрывочные слова.

      – …то всем нужна эта странная девушка Полина, – засмеялась она.

      У нее, конечно, был очень женский смех. Грудной, горловой, всегда такой.

      Ему приятно было ее суетливое движение, она как бы оправдывалась, хотя ни в чем не была виновата. «Это женское тело, – думал он. – Со мной рядом женское тело».

      Та же пепельница – сапог «Скороход», те же советские деревянные кровати, шкаф перегородка.

      «Это женское тело».

      Он узнавал ее полные бедра, ее удлиненный тяжелый зад с ямками по бокам, ее маленькие груди, как всегда у таких полных девушек с пышными бедрами, ее нежную, коротко и трогательно торчащую из круглого выреза шею, каре ее волос. Его ладонь вздрогнула, и сама вспомнила выпуклость лобка Полины, мягкость губ, жесткость волос, всё-всё.

      Вспомнил, как они прощались у турникетов метро «Чистые пруды», и он, угадав сквозь рубашку ее соски, сжал их на виду у всех пальцами, чуть потянул и стиснул изо всей силы. Она вскрикнула, на глазах выступили слезы, и он чувствовал, что ей очень больно и очень приятно, и она благодарна ему.

      Когда она уже хотела присесть рядом с ним, он оттолкнул стул ногою, уронил её на свои колени и, не давая опомниться, обхватил ладонью маленькую грудь, надавил, почувствовав пальцами косточку, а другой рукой зачерпнул между сжатых ног, стиснул, ощущая полноту, мякоть и подтянул ее вверх, прижал к себе. Она обмякла, и сразу отяжелели ее полные, холодные ляжки на его коленях…

      …нет, конечно, он так не сделал. Он сидел, сгорбившись, как на