Рубин Карашэхра. Наталья Турчанинова

швали?! Очень по-ангельски! Я мог убить тебя!

      – Но там был человек!

      – Вор, убожество, жалкая тварь!

      – Человек!! – закричал Энджи. – А ты… ты жестокий, бесчувственный!

      Мальчишка вскочил, сжав кулаки, и мне показалось, что сейчас он бросится на Буллфера и падает ему по физиономии, но ангелок неожиданно развернулся и пошел прочь от костра в темноту. Хозяин в немом бессилье закрыл глаза, задержал на мгновение дыхание, пытаясь сдержать бешеный гнев, и сказал уже спокойно:

      – Гэл, пойди догони его. Еще не хватало, чтобы с ним что-нибудь случилось.

      Я кивнул и поплелся следом за расстроенным ангелочком. Тот сидел на поваленном дереве на опушке леса, уткнувшись лбом в колени.

      – Энджи, ты… не расстраивайся. Хозяин, он… конечно, бывает… но он беспокоится о тебе…

      Ангелок поднял голову. В темноте мои человеческие глаза видели совсем плохо, но я все же разглядел, что он не плачет. Вот и хорошо. Не терплю ангельских слез, так жалобно рыдают, что провалиться куда-нибудь хочется с тоски.

      – Я же все понимаю, Гэл, – сказал Энджи грустно. – Он демон. Убийство, разрушение – это его стихия. Но так тяжело постоянно чувствовать эту ненависть, злобу. Мне больно. Понимаешь, физически больно от его ярости… Ты этого не поймешь.

      – Нет, почему же, понимаю.

      – Но не чувствуешь. Конечно, люди – они… слабые, беспомощные, они многое делают неправильно, но их надо жалеть, а не презирать. Они же не виноваты! Им нужно помочь… А! – он махнул рукой и все-таки всхлипнул. – Кому я это объясняю! Ты просто не можешь этого понять! Не должен понимать по своей природе. Если людей можно чему-то научить, то демоны… Это ужасно! Я… я не знаю, что делать.

      И он снова ткнулся лбом в колени.

      – Энджи, послушай… Хозяин, конечно, бешеный, но ему сейчас тоже нелегко. Власть потерял, дома лишился, один остался…

      – Не один, – пробормотал Энджи невнятно.

      – Я, правда, не могу понять этого… про людей. Не могу я их жалеть, не знаю такого чувства. А разрушение… надо же кому-то разрушать, чтобы вы, ангелы, потом строить могли.

      Энджи вскинул голову и неожиданно улыбнулся.

      – А ты философ, Гэл. Это ты хорошо сказал про разрушение. Я запомню.

      – Да ладно, – произнес я довольно. – Скажешь тоже, «философ». Пойдем лучше назад, здесь холодно.

      Энджи отрицательно помотал головой и снова нахохлился.

      – Нет, Гэл. Я побуду здесь, а ты иди. Не бойся, со мной ничего не случится. Я… я не хочу его видеть сейчас.

      Пришлось возвращаться одному. Буллфер сидел у самого огня и прикладывал теплую золу к копыту на левой ноге. Оно действительно было разбито. Наверное, повредил, буйствуя в конюшне.

      – Ну что? – спросил он, не поднимая глаз, когда я присел рядом.

      – Ничего. Обиделся.

      Буллфер шумно вздохнул и поморщился от боли.

      – Хозяин, вам бы подлечиться.

      – Не могу. Эта стерва так меня приложила, что до сих пор чувствую себя разбитым корытом.

      – Хотите,