Рубин Карашэхра. Наталья Турчанинова

овсом, покашлял и почтительно осведомился, не знает ли благородный господин, то есть я, будет война или нет, потому как видно, что господин едет издалека и наверняка слышал что-нибудь по дороге о грядущих переменах.

      Я поморщился и пробормотал с набитым ртом, что войны никакой не намечается, а вот налоги повысят. Собрание успокоилось и радостно зашумело о том, что если налоги повысят, то это ничего, путь повышают, на то они и демоны, чтобы с людей деньги собирать, главное, чтобы войны не было. А там уж они как-нибудь приспособятся.

      Мне почему-то стало тошно. Наверное, оттого, что Хул уже везде раструбила о своем счастливом воцарении. Хорошо, что Буллфер не слышит этих разговоров…

      Через некоторое время, когда я, заглушив первый голод, приступил к осознанной дегустации и стал замечать, какие аппетитные формы у крутящейся рядом служаночки, а Энджи начал дремать, дверь в очередной раз распахнулась, и в таверну влетел еще один смертный. Выглядел он так, словно на улице с ним встретился Буллфер во время своей боевой трансформации. А может, и правда встретился. С него станется… Человек подбежал к стойке, навалился на нее грудью и что-то невнятно прошептал. Трактирщик почтительно покосился в нашу сторону и вполголоса забормотал в ответ. Я услышал: «Жеребец это ихний… того господина… и мальчик с ним…»

      Так, что дальше?! Энджи мгновенно проснулся, тоже услышав странный разговор, и тревожно посмотрел на меня. Я же на всякий случай незаметно проверил, легко ли достается клинок из ножен. Любитель лошадей, наконец, отклеился от стойки и решительно направился к нам, без приглашения уселся за стол, уставился на меня безумными глазами и спросил:

      – Твой конь?

      – Мой, – ответил я спокойно, почти равнодушно.

      – Продай!

      Энджи едва не подавился пирожком, а я сумел сохранить высокомерно-невозмутимое выражение лица, хотя внутренне обомлел от этого предложения.

      – Не продается.

      – Хочешь пятьсот?!.. Нет, тысячу?

      – Милейший, я же сказал, жеребец не продается.

      – Полторы! Полторы тысячи!

      А забавно было бы согласиться. Нет, Буллфер убьет меня, если узнает, что я хотел продать его всего за полторы тысячи. Он хоть и бывший Хозяин, но стоит дороже.

      – Я сказал – нет.

      Любитель лошадей побагровел и заорал, выкатив глаза:

      – Да за эти деньги ты сможешь купить себе десяток лошадей!

      – А мне нравится этот.

      – Зачем он тебе?! Ты же его за год заездишь! Тебе что деревенская кляча, что скаковой жеребец! Хоть бы подковал его, олух! Или денег на новые подковы нет?!

      Я представил себе, как этот несчастный ведет Буллфера в кузницу и вылетает оттуда с новенькими подковами на заду.

      – Ну что, согласен? Берешь деньги? – заметив на моем лице улыбку, с надеждой спросил покупатель.

      – Нет, жеребец не продается. Ни за полторы тысячи, ни за десять.

      Лошадник презрительно плюнул, обозвал меня длинным, замысловатым ругательством