Свет мой, зеркальце, скажи…. Александра Стрельникова

же, телеграфистки точно не заметили моего полуобморочного состояния, в котором я пребывала до конца рабочего дня.

      «Только не показать ему, что я испугалась, только не показать, – стучала в висках мысль, – если он это поймет, то будет искать со мной встречи, куда бы я отсюда не сбежала. А ведь это совсем не сложно будет вычислить, зная мою профессию. И тогда этот кошмар не кончится никогда», – почему-то так казалось мне тогда.

      «Всё хорошо, я спокойна и просто исполняю свои служебные обязанности», – внушала себе я.

      Это верно подмечено по жизни: бывают такие мгновения, секунды, которые жутко могут растягиваться по времени. Бывают и такие часы, которые могут спрессовываться в мгновения…

      Но те четыре часа, которые я должна была отработать после обеденного перерыва в ту субботу, для меня растянулись в вечность.

      Я смотрела на стрелки небольших фигурных часов, стоявших на книжном шкафу, с ужасом отмечая, что они совершенно не хотят двигаться. Словно, сегодня кто-то специально сделал им «стоп-кадр». Может быть, время повиновалась желанию того человека, который бесшумно вышагивал по ковровой дорожке длинного коридора, заглядывая в мой кабинет? Может быть.

      Но лично для меня эта – движущаяся и вечно ускользающая субстанция – в тот день точно остановилась, словно желая продемонстрировать, что должен чувствовать человек, когда его Величество Время вдруг замерло или зависло… Я поняла это именно в тот день. И запомнила. На всю оставшуюся жизнь.

      Работники телетайпной уходили всегда минут на десять позже редакторской службы. В их обязанность входило поставить наш «объект» на сигнализацию. Я сказала женщинам «до свиданья», ловя момент, пока юноша был занят в мастерской.

      Быстро дошла до дверей, повернула внутренний замок, размыкая, наконец, это жуткое замкнутое пространство сегодняшнего дня. И на секунду бросила взгляд на длинный коридор, по которому змейкой струилась ковровая дорожка красного цвета. Лишь на секунду. Со всей отчетливостью понимая, что взгляд этот – прощальный. И бегом, бегом вниз с третьего этажа по выщербленным ступеням…

      «Так вот от чего сжималось мое сердечко, вот о чем предупреждала меня интуиция. Что-то нехорошее должно было произойти со мной в этом доме», – с такими мыслями и комком в горле выскочила на свою любимую улицу Сумскую.

      Слезы душили меня, мне хотелось разрыдаться. Напряжение сегодняшнего дня требовало выхода. У меня сильно защипало в глазах, и я поняла, что даже плакать мне никак нельзя.

      (Я, ведь, как и большинство представительниц прекрасного пола пользовалась популярной тогда тушью для ресниц – «ленинградская». А уж если она попадала в глаза – то это был просто «конец света». Знающие дамы не дадут соврать).

      «Ну, почему это должно было случиться со мной? Почему? В чем таком провинилась?» – я подставляла лицо встречному ветру, и мне казалось, что он высушивает набегавшие слезы. Но в глазах всё равно больно щипало. Хотелось скорее добраться домой, смыть с себя всё, уткнуться в подушку и выплакаться