Я твой день в октябре. Станислав Малозёмов

на плечи ремни.

      – Ну, – отец сел напротив. – Ты его точно играешь. Я у тёти Панны пластинку слушал. Кларнетист Сидней Бише играл в джазе, с Армстронгом работал. Фигура. Он написал «Маленький цветок» для себя. Для кларнета. И пластинку первую с этим фокстротом ещё в тридцатых годах выпустили. Сейчас эту вещь вспомнили и играют все. На саксофонах, даже на скрипках. Ну а я хочу на слух выучить. Нот-то нет этих в СССР. А баян наш для «Цветка» прекрасный звук даёт. Давай.

      Лёха стал играть и почувствовал, что извлекает из мехов звуки, полные нежности и грусти. Самому ему прямо-таки плакать захотелось. Дотянул пьесу до последнего аккорда, отдал баян отцу и пошел к окну, чтобы врубиться, глотая вкусный воздух: с чего вдруг он чуть не расслюнявился.

      – Вот зачем музыкальную школу заканчивал? – не обращаясь к сыну, спросила мама. – Способности замечательные. Сами учителя говорили. И на фортепиано, хоть он и попутный инструмент был в школе, тоже неплохо играешь. Вот и шел бы дальше. В консерваторию. Потом в хороший оркестр с баяном. Народную песню мог бы замечательно пропагандировать. А по отцовской дорожке пойдешь, замаешься корреспондентским трудом. Командировки вечные, грязные гостиницы, еда какая попало. Всегда в дороге, в пыли, под дождями и ветрами. Хоть про сельское хозяйство пиши как отец, хоть про рудники наши. Один черт – всегда грязный и дорогами измотанный.

      – Я в школе играл в ВИА. И в институте буду играть. Нет там ансамбля – сам соберу людей толковых. Гитару вон ещё попутно осваиваю. Но не хочу музыку профессией своей делать. И спорт. И рисование. Хочу писать и жизнь изучать натуральную. Не такую как на плакатах «Счастливый советский народ уверенной поступью идет к коммунизму». – Лёха пошел к вешалке и переложил из брючного кармана в трико десяток двушек. – Я, мам, на иняз поступил, потому как в Свердловске на журфак не прошел с трояком по истории. Ты же знаешь. Мне иностранный язык выучить, извините, не в падлу. Время, конечно, потеряю. Но буду писать всё время. Закончу и буду пробиваться в газету.

      – Алексей, не разговаривай так. Слов паршивых не произноси. При учительнице русского языка, – мама дернула его за рукав. – Куда собрался-то на ночь? Денег нагрёб полкармана.

      – Пойду позвоню Надежде, – Лёха прислонился к косяку двери в наглой вызывающей позе. Руки в карманах, нога на ногу. – Надо будущее обсуждать. Отец засмеялся. Мама перестала шить и уставилась на сына расстроенным взглядом.

      – Да пошутил я, – сказал Лёха серьёзно. – Какое будущее? Они на небе живут. Мы – почти под землёй. Я у них дома был. Там изба как музей. А мама её как шамаханская царица. У них пылинку надо с микроскопом искать. У них завтрак, обед и ужин – по часам. Минута в минуту.

      – Ладно тебе. Не умничай. По часам. Ешь и ты по часам – здоровее будешь, – отец улыбнулся. – Ты не критикуй людей за правильную жизнь. А лучше помогай маме убираться в доме. Куплю микроскоп, чтоб пылинки разыскивать. А насчёт Нади твоей… Полюбишь её – люби. Это само по себе счастье.