Зовите меня Джо. Пол Андерсон

В общем, я позвонил на мостик и сказал, что неважно себя чувствую и мне лучше передохнуть.

      – Может, тебе стоит показаться доктору Латвале?

      – Зачем? Физически я в полном порядке. – Федоров помолчал и сделал вывод: – Ты пришла меня проведать.

      – Это моя обязанность. Твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Но ты один из самых важных сотрудников на корабле.

      Федоров улыбнулся. Улыбка получилась такая же вымученная, как и смешок, который он выдавил из себя чуть раньше.

      – Не волнуйся, – сказал он. – С головкой у меня тоже все в норме.

      Он потянулся за бутылкой, но отдернул руку.

      – Знаешь, это даже не ступор, нет. Просто что-то вроде… как это у американцев называется… кайф, вот как.

      – Кайфовать лучше в компании, – объявила Линдгрен и, немного помолчав, добавила: – Пожалуй, я все-таки выпью немного.

      Федоров подал ей бутылку и уселся рядом на кровать. Ингрид приняла бутылку и проговорила:

      – Skal.

      Сделав маленький глоток, она передала бутылку Федорову, тот пробормотал по-русски:

      – Твое здоровье, – и выпил.

      Некоторое время они сидели молча, потом Федоров поерзал и сказал:

      – Ладно. Тебе-то нужно об этом узнать. Вообще-то я бы никому не сказал, особенно… женщине. Но про тебя я кое-что знаю, Ингрид… Ингрид, дочь Гуннара, так?

      – Точно, Борис Ильич.

      Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся более искренно.

      Ингрид сидела удобно, ей было уютно, и вся ее фигурка, казалось, излучала тепло и доброту.

      – Я верю… – запнулся Федоров. – То есть надеюсь, что ты все поймешь и никому не станешь рассказывать о том, что я тебе скажу.

      – Обещаю молчать. Если речь о понимании, то я попробую понять.

      Ингрид переплела пальцы, оперлась локтями о колени.

      – Дело сугубо личное, понимаешь? – сказал Федоров тихо, запинаясь. – Ничего такого страшного. Скоро пройдет. Просто… последняя передача… меня расстроила.

      – Музыка?

      – Да. Музыка. Уровень помех был такой, что телевизионные приемники не приняли передачу, да и звук был не лучше. Это последняя передача, Ингрид, дочь Гуннара, и больше передач не будет, пока мы не доберемся до цели и не станем принимать информацию, устаревшую на сто лет. В эти последние минуты, когда звук то исчезал, то снова появлялся, прорываясь сквозь треск и шипение помех, и в конце концов музыка смолкла – я понял, что больше ничего не будет.

      Федоров замолчал. Ингрид ждала.

      Он встряхнулся.

      – А передавали русскую колыбельную, – печально проговорил Федоров. – Мне ее мама пела.

      Ингрид положила руку на плечо Федорова и легонько погладила.

      – Только не думай, что я занимаюсь тем, что сижу и себя жалею, – торопливо проговорил Федоров. – Это пройдет. Просто вспомнились те, кого я уже никогда не увижу.

      – Наверное, я тебя понимаю, – пробормотала Ингрид.

      Для Федорова это был второй межзвездный полет. Раньше он летал на дельту