По машинам! Танкист из будущего. Юрий Корчевский

сержант, а то немцев здесь дождемся.

      Сержант зычным командирским голосом крикнул:

      – Кончай отдыхать, пешком – марш!

      Старая закалка, наверное, из старослужащих.

      Парни устало побрели по дороге. Сержант шел впереди, я замыкал нашу маленькую колонну.

      Над нами пролетели немецкие пикировщики Ю-87, не обратив на нашу группу никакого внимания. Далеко впереди они снизились и начали бомбить кого-то невидимого на дороге.

      – Да где же наши-то самолеты, чего сталинских соколов не видно? – с огорчением спросил один из парней.

      Странновато было мне, знавшему из истории про сталинские репрессии, лагеря, массовые чистки среди командирского состава армии перед самой войной, слышать эти слова. И вообще, я чувствовал себя здесь, в этом времени, неуютно, одиноко. Нет друзей-товарищей, нет дома, нет работы – даже документов нет. На каждом КПП надо врать, что документы сгорели. А если дело дойдет до проверки в НКВД? Окажется, что я нигде не числюсь, не прописан. Стало быть, немецкий шпион или диверсант. А во время войны с такими разговор короткий – к стенке. Поэтому в отличие от других парней-новобранцев, которые переживали за судьбу Родины, я еще и морально был подавлен, чувствовал свою ущербность и уязвимость.

      И был еще один момент, который меня напрягал – даже унижал. Я, старший лейтенант, танкист, вполне способный громить врага на Т-34 или КВ, бегаю пешком, в цивильной одежде и без оружия. Не считать же оружием трофейный немецкий «Парабеллум»? А как мне попасть в действующую воинскую часть? Кто меня к танку подпустит?

      Мы шли по дороге к Вязьме, а немцы впереди на «юнкерсах» продолжали смертельную карусель. Через полчаса, израсходовав запас бомб, пикировщики пролетели над нами на запад. И лишь часа через два, взобравшись на очередной холмик, мы увидели страшную картину.

      Вся дорога была запружена разбитой техникой. Чадили и догорали грузовики, были перевернуты два легких броневичка. Но самое страшное – повсюду, на дороге, справа и слева на обочине ее лежали убитые бойцы. Такой жути мне видеть еще не приходилось.

      Все застыли в оцепенении, пораженные увиденным.

      – Есть кто живой? – прокричал сержант.

      Тишина в ответ. И запах – горелого дерева, металла, человеческой плоти.

      – Товарищ сержант, надо бы по машинам пройтись. Оружие подобрать, а повезет – так и харчами поживиться, – заметил я.

      Реакция сержанта была неожиданной. Он схватился за кобуру, вытащил наган:

      – Мародерствовать вздумал? Застрелю!

      – Сержант! Ты о живых подумай! Под твоим началом команда, врученная тебе на попечение. Оружия у них нет, в форму не одеты, а документы ты по оплошности в грузовике бросил, и они сгорели. Сколько человек из полутора десятков ты на сборный пункт приведешь? А немцы ежели прорвутся? У твоих парней даже винтовок нет.

      Сержант оторопел от моей гневной тирады:

      – Ну, ты это – не встревай, не указывай командиру.

      – Тогда сам распоряжайся, а наганом передо мной больше не размахивай – пуганый уже.

      Сержант покраснел и убрал наган в кобуру.

      – Бойцы,