Московский физико-технический. 1965—1971. Зоя Криминская

присылала мне письмо с конвертом и надписанным обратным адресом. Так что и Ефиму я не писала, только ждала от него письма, как он обещал, и сама в уме всё сочиняла ему письма, расписывая в ярких красках, как я по нему скучаю.

      Я собирались на август в Батуми, к бабушке, а потом должен был приехать дядя Яша и забрать бабушку к себе в Караганду.

      Мне было скучно в Караганде, ведь тут у меня не было ни друзей, ни знакомых.

      Мама водила меня в Карагандинский парк гулять.

      – Вот наша знаменитая в Караганде березовая роща, – сказала мама, подводя меня к аллее светлых лиственных деревьев:

      – Замечательно красиво, – сказала я, – только, мама, это осины.

      Мама присмотрелась, смутилась, и мы пошли искать настоящую березовую рощу. Она оказалась недалеко.

      В конце июля я уехала на пассажирском поезде из Караганды в Москву.

      Поезд кланялся каждому столбу, ехали мы трое суток по страшной 40 градусной жаре, я лежала на верхней полке, вся пропахшая гарью и считала вагоны в товарных поездах – я гадала, как на ромашке, любит, не любит.

      Если четное число вагонов, то любит, нечетное, нет. И я пересчитывала вагоны в длинных-предлинных товарняках. Доходила до 70—80 и ошибалась или забывала, на что я загадала, на чет или нечет, и с новым встречным поездом начинала считать снова.

      Если кто помнит, какие тогда составы ходили по России, тот поймет, что только большая любовь могла подвигнуть человека пересчитывать эти унылые вагоны.

      Я прискакала в Москву и побежала звонить теткам Ефима.

      – Он в больнице, – ответили они.

      Тогда они еще мне отвечали, хотя уже и сквозь зубы. Я осталась переночевать у Гали Хучуа, в ее комнатке в общежитии, а потом, сказав, что мне надо навестить одного человека в Обнинске, поехала туда, нашла больницу и нашла Ефима.

      Он очень удивился и обрадовался неожиданной встрече со мной, обрадовался сильно и вполне искренне, дал мне денег, я сходила в ближайший магазин, купила хлеба и ветчины, тогда в Москве появилась вкусная баночная ветчина, нежно-розового цвета, и мы лопали этот хлеб с ветчиной, сидя где-то над обрывом в больничном отделении, изредка прерывая еду поцелуями.

      Он отдал мне письмо, которое мне написал, но не отправил, у него было осложнение, и его не выписывали, но обещали выписать завтра, то есть днем позже я его уже не нашла бы.

      Мы договорились встретиться на другой день в Москве на набережной, рядом с его домом. Я была против этого, сказала, ни к чему нам сейчас эта встреча, выздоравливай. Но он настоял. А зря

      На другой день, я томительно ждала его, стоя на ветру набережной, он опаздывал, через 2 часа был уже мой поезд до Батуми, вдруг возле меня остановилась машина, из нее выскочил Ефим, а вслед ему выскочила женщина с криком: – Ты куда? Никуда я тебя не отпущу.

      Я смешалась, не знала, как поступить, и поздоровалась с женщиной кивком головы.

      Его мать (я как-то сразу поняла, что это мать, а не тетка,