Человек, которого нет. Аше Гарридо

издательской системе Ridero

      Предисловие

      Эта книга – не художественная литература. Это не история, придуманная и рассказанная в спокойной обстановке. Если угодно, ЧКН – это лабораторный журнал исследования, слегка сокращенный и выстроенный, как авторский текст; это упорный и страшноватый отчет, где в качестве «подопытного материала» и одновременно – ученого-исследователя – сам рассказчик. Стоит рассмотреть книгу с такой позиции, и все встанет на свои места. Возможно, через какое-то время термин «расширенная биография» будет принят и освоен повсеместно, а ЧКН станет одним из первых трудов по данной теме. Возможно, и книга, и сама идея работы с опытом травмы, не вписывающейся в рамки нашей нынешней картины мира, но принадлежащей данному конкретному пациенту, человеку – которого нет, так и останутся маргинальными. Но опыт этого человека приносит хорошие, убедительные результаты – и для него самого, и для тех, кто внезапно для себя оказался в схожей с ним ситуации. И представьте себе, что это фантастика.

      Р. Р. Морено, лит. редактор

      – Кто там?

      – Я.

      – Я?

      Как бы предисловие. Человек некий

      Представьте себе, что был некий человек, который жил-жил да и умер. Это уж как водится, мимо смерти не проскочишь. Жил он жизнью своей собственной и умер своей собственной смертью. Хотя о таких случаях обычно «своей смертью» не говорят, говорят наоборот.

      Умирал он так, как пришлось. Были с ним рядом не родные и друзья, а чужие враждебные люди, вовсе не желавшие его смерти. По крайней мере, не раньше, чем он скажет им то, чего он им говорить не хотел. Вот по этой причине еще до смерти он старательно и умело забыл всё, что их интересовало, особенно ответы на такие вопросы, как «на кого ты работаешь» и «кто ты на самом деле». Представьте себе, что он это умел. Ну, тогда-то его отпустили, конечно: уже не нужен, пусть умирает.

      Теперь представьте себе, что жил на свете другой человек, совсем другой. Родившийся лет за десять до того, как тот, первый, умер. Кто его знает, как течет время для мертвых. Может быть, где-то там или где-то тогда время сияет во всей своей полноте, всё сразу – от начала и до конца, невыносимо яркой тьмой, непроглядным светом.

      У этого второго человека всё было в порядке, никто не искал его, чтобы убить, и не спрашивал его о том, чего он не хочет никому рассказывать, а если и спрашивал – то так, как обычно спрашивают друг друга воспитанные люди:

      – Скажите, пожалуйста, Петр Иванович…

      – А я вот чего не понимаю, Мария Антоновна…

      – А что дальше-то было, Семен Семенович?

      – Анна Кузьминична, голубушка, да что вы говорите!.. А вы?.. А он?..

      В общем, ничего такого, что происходило с первым человеком, со вторым не случилось. Но жизнь стала ему не мила. То ли любовь прошла, то ли наоборот – потерял любимого человека. То ли зажрался и с жиру бесится, то ли наоборот, в стране кризис, геополитика вразнос пошла, есть нечего, всё плохо… Так или иначе, представьте себе: жил-жил человек да и не хочет больше.

      Казалось бы, простое дело: аптека, вокзал, хозяйственный магазин, мосты и крыши… Но представьте себе, что этот второй человек связан обязательствами, которых не разорвать. Например больной родственник, за которым нужен уход, а наш человек – единственный кормилец. Или, наоборот, дитя малое у него на руках – и не с кем оставить даже на вечер, не то что пойти и помереть. Ну, бывает у людей всякое, представьте себе что-нибудь.

      Может быть, он в бога верил. Или зарок дал.

      А жизнь всё равно не мила, и до такой степени, что не просто скучно жить или девать себя некуда. До такой степени не мила, что света белого человек не видит, видит тот черный непроглядный свет, когда всё время жизни сошлось в одной точке – и никуда из нее. Видно, что боль не пройдет, что горе не отпустит. А деваться некуда – живи и терпи. За родственником ухаживай. Дитя расти. Что там еще бывает? Вот такое что-нибудь. Представьте себе.

      И представьте себе, что душа человека может лететь, как ветер неслышный, над миром, незримая и невесомая. Никто ее не замечает, только, может быть, если коснется кого краем, – и тот, задетый, почувствует печаль ни о чем, или внезапный страх упадет ледяной ладонью ему между лопаток. Или наоборот – вдруг улыбнется не пойми с чего или задумается о жизни, в хорошем смысле.

      И представьте себе, что та душа – первого человека, который умер, забыв себя и свое дорогое, – вот так летела, неслышимая и невесомая, легкая и почти пустая… На самом-то деле души не забывают ничего. Никак им невозможно себя забыть. Они, может быть, и есть просто знание о себе, не мыслями, не словами и даже не чувствами. Какое-то тонкое изначальное знание себя как определенной точки в пространстве – в том пространстве, где время есть всё сразу и целое. Там невозможно ничего забыть. Чтобы забыть, для этого время должно быть растянуто и разрежено, рассыпано на мгновения. И если одно мгновение до другого мгновения дотянуться не может, потому что между ними еще миллион или миллиард