Проза и фарс. Павел Хицкий

площади (парочка вообще тяготела к запятнанным историческим местам – однажды они назначили время у Медного Всадника). И оно прошло хорошо. Лева и Тильда начали, как тогда это называлось у влюбленных молодых людей, «встречаться».

      Я пару раз видел, как они бредут по улицам, прикрывая лица от холодного солоноватого ветра, втягивают головы в плечи, точно птенцы, и по-детски беззащитно держатся за руки: короткопалая ручка Тильды в красно-желтой вязаной перчатке прячется за длинными, тонкими когтями мужского запястья. Лева, заметив меня, приветливо махал свободной левой рукой. Тильда стеснялась и кокетливо склоняла голову еще ниже.

      Зима только начиналась: снег лежал не серый, а бледно-желтый. И чем дольше он лежал – тем больше желтел. Серо-зеленые фасады, сквозь которые протискивались влюбленные, походили на бочкообразные буквы, составлявшие слова и фразы на древнем, вымершем языке. Город походил на мокрую книгу со слипшимися страницами – но в какой бы его части ни оказывались Лева и Тильда, фасады источали молоко и мед.

      Один раз я присутствовал при свидании. Случайно. Лева и Тильда договорились встретиться в белом кафе на Гороховой, а я припозднился с уходом оттуда и успел заметить, как Тильда, хлопая стеклянной дверью, вбегает в зал. Нервно сжимает руки перед животом, оглядывается в поисках Левы. Наконец, видит его в углу, у окна – и в ее глазах загорается пожар, сжигавший древние города. Лева тоже замечает Тильду и неловко машет рукой, едва не сбивая рукавом потертого пиджачка чайную чашку. Он смотрит только на нее: на неопределенного цвета пуховичок, на бледное лицо, на котором зимой почти не осталось веснушек, и вещи вокруг, белые столы и стены сгорают, оставляя вместо себя серые пустоты. Мир исчезает, как будто его никогда не существовало. Остается одна только девушка с неправильным именем. Одна Тильда.

      И еще – вещь, которая изумила меня не меньше, чем когда я увидел Леву и Тильду в первый раз. Речь. Уже выйдя на улицу, сквозь дверь, я видел, как они подхватывают фразы друг друга. Так воробьи на линиях Васильевского острова отбирают друг у друга хлебные крошки – жадно и неожиданно. И смех. Постоянный смех, как на детской площадке у богатого дома, в котором живут счастливые молодые родители.

      Счастливые молодые люди – и во всем городе только я, увидев Леву и Тильду во время свидания, в десятый раз сказал себе, что есть в их взаимном пожаре что-то неправильное. Всполохи слишком складные, огонь слишком ровный и обтекаемый. Между ними был не лесной пожар, а раздуваемый вручную, каминный.

      С середины декабря Лева зачастил к Тильде домой, в ее квартиру на Невском. Не знаю, каким непостижимым образом бедная, часто голодная Тильда оказалась обладательницей этой квартиры; в здешнем городе подобные несуразицы случаются часто. Я слышал Левины рассказы про лепнину, паркет – и книжные полки. Огромные полупустые шкафы, которые заслоняли стены в обеих комнатах и, если смотреть