Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник). Камо-но Тёмэй

испугалась, что мачеха и на самом деле способна выполнить свою угрозу, и, как ей ни было плохо, все же с трудом поднялась с пола и принялась за шитье.

      Акоги сразу заметила, что дверь кладовой открыта. Она кликнула Сабуро и стала его просить:

      – Молодой господин, вы всегда были ко мне так добры, так охотно со мной разговаривали, исполните же мою просьбу. Передайте это письмо сестрице Отикубо, только смотрите, чтобы ваша матушка не увидела.

      – Хм, ладно! – ответил, не долго думая, мальчик и побежал в кладовую. Усевшись возле сестры, он сделал вид, что рассматривает флейту, а сам потихоньку сунул письмо в складки ее платья.

      Отикубо не терпелось узнать, что пишет ей Митиёри, но раньше надо было дошить мешочек. Как только Китаноката отправилась показать его зятю, Отикубо торопливо пробежала глазами послание Митиёри. Не было границ ее радости! Но как написать ответ, не имея ни кисти, ни туши? Под рукой у нее была только игла для шитья.

      Отикубо нацарапала иглой на клочке бумаги:

      «В сердце глубоко

      Я схоронила любовь мою.

      Так и умру я,

      Как исчезает роса поутру,

      Тайну мою не открыв тебе.

      Вот о чем я сейчас все время думаю!» Вскоре вернулась мачеха и сказала:

      – Этот мешочек для флейты сшит очень хорошо, как раз по мерке. Однако отец твой сердится, зачем я отперла дверь, – и, плотно закрыв дверь, хотела было запереть ее на замок, но Отикубо взмолилась:

      – Пожалуйста, велите Акоги принести ларчик для гребней из моей комнаты.

      Мачеха позвала Акоги и сказала ей:

      – Отикубо просит принести из ее комнаты ларчик. Акоги принесла ларчик. Когда она подала его Отикубо, та сунула ей в руку письмо. Акоги ловко его спрятала. Посылая эту весточку Митиёри, она приписала внизу от себя:

      «Письмо написано второпях, пока дверь держали открытой, чтобы дать возможность моей госпоже сшить мешочек для флейты».

      Эти строки только еще сильнее опечалили юношу. Настал вечер. Старый дядюшка, тэнъяку-но сукэ, полный любовного томления, не мог дождаться счастливой минуты. Он пришел к Акоги и сказал, противно ухмыляясь:

      – Ну, Акоги, с этой минуты прошу любить и жаловать меня, старика.

      Акоги стало не по себе от его слов, она почуяла недоброе.

      – Это как прикажете понимать? – спросила она.

      – Госпожа наша отдала Отикубо в полную мою власть. А ты ведь, кажется, любимая прислужница этой девушки.

      Акоги пришла в ужас, слезы подступили у нее к главам, но она справилась с собой и сделала вид, что очень рада.

      – Ах, вот оно что! Барышне моей скучно сидеть взаперти одной-одинешеньке. Вдвоем оно будет веселее. А господин ее отец дал свое согласие? Или это воля одной только госпожи? – спросила она.

      – Да, господин тоже соблаговолил дать свое согласие.

      А о госпоже, его супруге, и говорить нечего…

      Старик был наверху блаженства.

      «Что делать? – думала Акоги. – Отикубо грозит новая беда. Надо сейчас же известить молодого господина…»

      – Когда же