Неупиваемая Чаша (сборник). Иван Шмелев

сорвался, как он крикнул:

      – Не рассуждать! С швейцаром говорите? Я выучу разговаривать!.. Мальчишка, грубиян!..

      Я стою как на огне, а ему хоть бы что! Позеленел весь и так и режет начисто:

      – И вы на меня не кричите! Я вам тоже не швейцар!

      Ну тогда директор прямо из себя вышел, даже очки сорвал. Надо правду сказать, так было дерзко со стороны Колюшки, что даже невероятно. Ведь начальство – и так говорить! И директор велел ему идти вон:

      – Вон уйдите! Я вас из училища выгоняю!..

      А тот даже взвизгнул:

      – Можете! Выгоняйте! Не буду извиняться! Не буду!

      И ушел. Я к директору, а он и на меня руками. Весь красный, воротник руками теребит, задыхается. А я стал просить:

      – Ваше превосходительство… помилуйте… У нас расстройство… не в себе он, мучается…

      А он совсем ослаб, и уже тихо:

      – Нет, нет… Берите его… мы его вон… исключим… Вон, вон! Не могу… Никаких прощений. Довольно!..

      И ушел. Я за ним, а он дверью хлопнул. И остался я один…

      Попрекал меня Колюшка, будто я чуть не на колени становился, но это неправда… Не становился я на колени, нет, неправда… Я их просил, очень просил вникнуть, а они так вот рукой сделали и вышли. И никого не было, как я просил вникнуть. А на колени я не становился… Я тогда как бы соображение потерял… Да… Так вот шкафы стояли, а так вот они, и я к ним приблизился… и стал очень просить… Я, может быть, даже руку к ним протянул, это верно, но чтобы на колени… нет, этого не было, не было… Они вышли очень поспешно, а меня пошатнуло, и я локтем раздавил стекло в шкафу…

      И вдруг передо мной встал какой-то высокий в мундире с пуговицами, перышко в зубах держал… Глаза такие злобные, и так гордо сказал:

      – По поручению директора объявляю, что Скороходов Николай будет исключен.

      Повернулся на каблуках и пошел с перышком. А тут мне швейцар и показывает на шкаф:

      – Уж вы заплатите, а то с нас взыщут…

      И заплатил я ему за стекло полтинник. Он мне шубу подал и пожалел даже. Спросил меня:

      – У вас сынка исключают? У нас очень строго. А вы идите по карточке этой – и карточку мне в руку сунул – у них такое же училище, и они у нас раньше учились… Могу рекомендовать… У них двести рублей только… А может, и скинут, если попросить…

      А как вышел я, ничего не видя, во дворе слышу:

      – Папаша! Погодите!

      А это Колюшка с бокового хода, с книжками. Бежит, пальто на ходу надевает, и книжки у него рассыпались прямо в снег. Помог я ему собрать, а он гребет их со снегом, мнет, листки выпали, остались так.

      – Не надо теперь… не надо…

      Но я подобрал их и сунул ему в карман. И снег шел, такой снег… Пошли двором… Смотрю я на Колюшку, что он так тихо идет. А он назад кинулся, где книжки рассыпал… Стал искать опять, ничего не нашел… Опять пошли к воротам. И уж не смотрю на него, а стараюсь по тропке идти, кругом снега намело.

      – Ну что же… все равно…

      Говорит, а сам нос чешет…

      – Ничего… я сразу сдам… все равно…

      И замолчал. И я ничего не мог сказать: слова не было такого. Иду, он рядом. Дошли до ворот. Тут он оглянулся, посмотрел