Неупиваемая Чаша (сборник). Иван Шмелев

он так разошелся, так закипел, что никакого внимания.

      – Дайте сказать! – кричит. – И это не все! Тут гадости!..

      И вынимает из кармана два письма.

      – Вы знаете… это кто писал мне… донос? Кто это? что это?

      И в руки сует. Так мне сразу Кривой и метнулся в голову.

      – Что это? Вы об этом знали? Что это, я вас спрашиваю?

      Верчу я письма и совсем растерялся.

      Вижу – такой крючковатый почерк, с хвостиками, как раз Кривого писание. Так и мне записку писал про извинение, крючками и усиками.

      – Это, – говорю, – у нас жилец жил, писарь участковый… Он на нас со злобы… Дозвольте сказать…

      А он и слушать ничего не хочет, осерчал совсем.

      – Прошу меня избавить!.. Примите меры!.. Я бы, – говорит, – дал знать в полицию, но не хочу марать училище…

      И так горячился, так горячился.

      – К нам, – говорит, – посторонние с улицы лезут и дрязги несут…

      Очень много в короткое время насказал и про свои заботы. И пальцем все, пальцем, как не в себе. Разгасился весь, дергается… Я слово, он десять… Сказать-то не дозволяет.

      – Ваше превосходительство, – говорю, вижу, что он устал от разговора. – Он заботливый и всегда уроки учит и уважает всех… А вот у нас, извините сказать, Кривой, жилец был, который вчера удавился, так он это со зла написал…

      А он уж отдохнул и слушать не хочет. И опять стал рукой трясти.

      – Довольно, довольно! Не желаю слушать дрязги! Это не касается… Я вам прямо говорю! Если ваш сын в классе не попросит прощения у учителя, мы его уволим из училища!..

      – Ваше превосходительство! Помилуйте! Он все сделает и прощения попросит у всех учителей. Я ему прикажу и устыжу при всех… Я, – говорю, – целый день при деле и даже часть ночи, в ресторане, а он без моего глазу рос…

      А он мне так на это спокойно:

      – Должны соблюдать правила!.. Для нас все одинаковы, кто угодно. У нас и сын нашего швейцара учится, и мы рады… Но мы никому не дозволим непокорства, хоть бы и сыну самого министра!..

      И опять стал нотацию читать, и что не хочет никого губить, а не может дозволить заразу, потому что у них пятьсот человек. И я стал просить потребовать сюда Колюшку, чтобы ему прочитать при них наставление.

      Он сейчас пуговку нажал и приказал:

      – Позвать Скороходова из седьмого класса!

      И давай по комнате ходить, как в расстройстве, и волосы ерошить. Красный весь сделался, воды отпил. А я притих и стою. А часы только – чи-чи. Только бы скорей кончилось все… Потом отдышался и опять:

      – Груб он и дерзок! Не внушают ему дома!.. Надо обязательно внушать и следить!.. С батюшкой спорит на уроках… А в церковь он ходит?

      И тут я сказал, чтобы его защитить, неправду.

      – Как же, – говорю, – ваше превосходительство! Каждый праздник, я слежу.

      Только плечами пожал и фыркнул. Подошел к окну и стал смотреть. Тихо стало. Только все – чи-чи… А тут как раз и входит мой.

      Остановился у шкафа, руку за пояс засунул, бледный, и губы поджаты, даже на ногу отвалился и смотрит вбок. Директор оглянул