Причастие. Владимир Чугунов

сама предлагает?»

      В бане действительно было тепло. Даже очень. Чтобы не упариться, они сняли верхнюю одежду, шапки и положили на верхнюю полку.

      – Не будем включать свет, – сказала она почему-то шёпотом и села на нижнюю полку.

      Так же тихо, дрожа от волнения, он отозвался в темноте:

      – Да.

      Пристроился рядом, обнял её. Хотел поцеловать. Но из-за её маленького росточка это оказалось неудобно. И тогда он пересадил её к себе на колени. Она сама обняла его за шею, когда он переносил её.

      Она почти не сопротивлялась, когда он, продолжая целовать, опустился с ней на пол, и это только укрепило его в мысли, что она такая же, как и все.

      Когда же всё произошло и он, обо всём догадавшись, хотел спросить:

      – Так ты…

      Она зажала ему рот маленькой ладошкой. А когда он убрал и хотел спросить:

      – Почему же не…

      Она другой ладонью зажала ему рот и сдавленно прошептала:

      – Ничего не говори.

      Он поднялся, сказал, чтобы она сняла юбку. Она сняла и, согнув ноги в коленях, села на полу. Он достал с верхней полки таз, налил ковшом из бака тёплой воды, застирал испачканное место. Отжал и, чтобы поскорее высохло, повесил на заслонку над печью. Помылся. Сказал, чтобы помылась она.

      – Отвернись.

      Он отвернулся. И когда она села рядом, тщательно вымыл пол.

      Пока сохла юбка, сидели молча, в разных концах лавки, потом так же молча оделись, вышли из бани и, пройдя тою же расчищенной тропой через огород, расстались у калитки, не сказав на прощание друг дружке ни слова. Вот между ними всё это было, и теперь что? Даже не взглянули друг на друга. Просто, глядя себе под ноги, разошлись по сторонам.

      И всю дорогу до дома Павел ругал себя и по возвращении даже пожалел, что отдал самогон соседке.

      Постелив на собранном диване, разделся, лёг.

      Сна не было ни в глазу. Больше всего он боялся не того, что она будет преследовать его, а того, что и впредь не сможет устоять (казалось бы, и смотреть не на что, а поди ж ты, как зацепила его), и что теперь делать, не знал. А что если и впрямь взять отпуск и укатить в Белогорск (звал же Левко) – нет, не работать, а назло жене и от всего этого на время скрыться?.. Ну это ладно, это потом, а что делать завтра и послезавтра, когда она придёт? А что она придёт, он даже не сомневался.

      Но она не появилась ни в субботу, ни в воскресенье.

      Весь следующий день на работе Павел проспал в своей пожарной машине и только краем уха слышал, как приходили постучать в домино совхозные мужики. А потом кто-то заглянул (жив ли?) в кабину и, прикрыв дверцу, тихонько сказал:

      – Спит. Напарник ответил:

      – Ну! Четыре ночи подряд в клубе играл. Вы не были?

      – Как не быть? Были.

      – Ну и как?

      – Да всё путём. А вы что не пошли?

      – Дежурил. А Шурка, чего, говорит, я там без тебя не видала? Она без меня никуда. Так ничего, говоришь, было?

      – Говорю тебе, всё путём… А Кареев-то, Кареев, прямо как заправский… этот… как их… ну концерты которые ведут… Ну, ты понял… Повелеваю, говорит… Царский указ… Повелеваю, говорит,