Прозаические истории из операционной (и не только). Александр Константинович Макаревич

любит только Гуля, молоденькая санитарочка. И поправит руки и ноги, и вытрет с меня все эти жидкости. Особенно я не люблю красную, тогда все начинают суетиться, даже шуметь или ругаться. А коричневая – ничего, только воняет. А им эта гадость нравится. Особенно когда натекает полная банка в отсос, что периодически тарахтит рядом со мной. Больше всего я люблю ночь. Синий свет бактерицидных ламп, тишина, купола церкви, видные через окно. И тишина!..

      Вот такая, как сегодняшней ночью…

      Но что это! По быстрым шагам, включающемуся в предоперационной свету, становится понятно. Мне опять не придётся помечтать в тишине. С шумом тащат каталку и водружают на меня молодого парня. Неопрятный, мокрый, бледный. И все начинают суетиться. Но как-то слаженно. Этот полный седой очкарик, что вечно крутит мне голову, быстро засовывает ему длинный шланг, они зовут его зонд. А его помощница, раскинув мои руки, втыкает в руки парня иголки с трубками и водой. Она волшебница. По команде этого очкарика шприцом может ввести лекарства, так что парень перестаёт дышать. Но очкарик знает дело. Сначала маской с помощью моего друга, аппарата на колёсиках, начинает дышать, а потом с помощью клинка с лампочкой засовывает парню кривую трубку.

      – Эта не идёт, давай семь с половиной,– командует очкарик.

      Все затихли. Друг мой мерно дышит. И тут появляется другая компания. Тут тоже седой очкарик. Он у них всегда главный. Самый ругачий. Командир. Но очень ловкий и проворный. Несмотря на то, что он ругачий, мне нравится, как он работает. Почему-то чаще его я вижу по ночам. А помощники у него всё время разные. Молодые. И все его слушают.

      Начинают…

      – Ну что, Стебаныч, могём?

      – Давно уже могёте!

      Через лампу видно, как одним взмахом маленького ножика они открывают живот.

      – В тонкой и толстой кровь. На передней стенке двенадцатиперстной вижу язву. Вика, открываем кишку, – это главный командует своей основной помощнице, что всегда стоит у моих ног с маленьким столиком.

      – Стебаныч, нашел! Писает кровушка из язвы. Сейчас иссеку, всем станет легче! Можешь уже капать кровь. Работы на пару минут. Ребята, видите, вот она, классика жанра. Передне-верхняя стенка. Заметили, что перед дуоденотомией прошил и перевязал веточки правой желудочной. Это уже полдела. Ну вот, иссекли. Вика, это на гистологию. Видите, пенёк. Это из него и течёт. Разъеденный сосуд в дне язвы, – он ещё и учит их.

      – Сейчас пилоропластика, и заканчиваем. Стебаныч, можно расслабиться. Льём кровушку. Кровотечения больше нет.

      Спокойный, как удав. Но лобешник мокрый и халат в крови.

      Что дальше, мне известно. Зашьют, успокоятся. Парня увезут. Гуля меня ласково вымоет. А я буду в тишине дожидаться салютов.

      Люблю смотреть салюты ночью. Когда они освещают купола церкви. Красиво! Особенно когда падает снег…

      Между двух Людмил…

      Любимая Тула-50. Начмед госпиталя готовился стать папой в первый раз. Его жена – тоже доктор, на последних сроках беременности.