Исповедь фаворитки. Александр Дюма

меня, он на мгновение замер в неподвижности, глядя мне в лицо, потом поднялся и сделал шаг навстречу.

      – Что вам угодно, прелестное дитя? – спросил он.

      Голос изменил мне, я смогла только шагнуть к нему и, почти лишаясь чувств, упала на ковер.

      Видя мою бледность и то, как меня колотит дрожь, он позвонил, призывая на помощь. Вошел лакей.

      – Ей плохо! – закричал сэр Уильям. – Вы же видите, ей совсем плохо! Идите сюда, помогите мне!

      Вдвоем они перенесли меня на канапе. При этом моя шляпа упала, и из-под нее хлынула волна волос.

      Если бы я подстроила это нарочно из кокетства, и тогда не могло бы получиться лучше: у меня были несравненные волосы.

      – Соль! Принесите нюхательную соль! – приказал сэр Уильям.

      Лакей принес флакон, и лорд, присев возле меня и прислонив мою голову к своему плечу, поднес его к моему лицу.

      Я открыла глаза, которые до последней минуты оставляла закрытыми не столько от слабости, сколько от страха.

      – Ах, милорд, вы так добры! – прошептала я и соскользнула к его ногам.

      Он смотрел на меня с возрастающим изумлением.

      – Должно быть, мисс, вы собираетесь просить меня о чем-то неисполнимом, – сказал он, – если вы настолько сомневаетесь в моем согласии.

      Я закрыла лицо руками и разрыдалась.

      – О милорд, милорд, – проговорила я, не поднимая головы, – если бы вы только знали, кто перед вами!

      – Так кто же вы?

      – Та, что ненавистна вам более, чем кто-либо другой в этом мире, милорд.

      – Я ни к кому не питаю ненависти, мисс, – возразил сэр Уильям.

      – В таком случае я та, кого вы считаете самой презренной.

      Он положил руку мне на голову и приподнял ее.

      – Эмма Лайонна, – пробормотала я.

      – Но это невозможно! – воскликнул он, отшатываясь. – Невозможно!

      – Почему же, милорд?

      – Немыслимо, чтобы это лицо было лицо падшей женщины!

      – Ваш племянник, человек со столь благородным сердцем, никогда не сделал бы своей избранницей падшую женщину.

      – Но как быть со всем тем, что я слышал о вас? Правда это или сплошные хитросплетения лжи?

      – А что именно говорили вашей милости? Я готова со всей искренностью ответить на любые вопросы. Для того, кто оказался в моем положении, искренность – первейшая из добродетелей.

      – Мне говорили, что ваша мать была служанкой на ферме, а вы сами пасли овец…

      – Это правда, милорд.

      – Потом вы стали прислугой в маленьком провинциальном городке…

      – И это правда.

      – Еще я слышал, что, приехав в Лондон, вы нашли приют в доме одного славного доктора, мистера Хоардена, который устроил вас на работу в ювелирный магазин, но ваши дурные наклонности вскоре побудили вас отказаться от этой скромной судьбы.

      – Это также правда.

      – Но дальше, конечно, начинается клевета: мне говорили, будто вы сделались любовницей сэра Джона Пейна, потом сэра Гарри Фезерсона…

      Ни слова не говоря, я кивнула, признаваясь в истинности всего, что было