Каменные сердца. Михаил Кузнецов

какой-то историей, расписанной на стенах и даже потолке. И кто только мог начать вызывать сюда полицию? Поднявшись на четвертый этаж, они услышали, как наверху хлопнула дверь, и кто-то грузный начал спускаться. Платон дал знак быть наготове. Стали двигаться медленней, прислушиваясь к торопливым шагам. На лестничном пролете между пятым этажом и площадкой им встретился неопрятного вида мужичок. Увидев незнакомцев, двое из которых еще и в полицейской форме, он смутился, но попытался проскочить мимо.

      – Стоять, – рявкнул Платон.

      Мужичок замер.

      – Из какой квартиры?

      – Из девяносто девятой, – испуганно прохрипел тот.

      На полицейских дыхнуло устым перегаром.

      – Деда из сто пятой знаешь?

      – Д-да.

      – Ну-ка пошли.

      – Куда? – мужичок прижался к стене.

      – Тебе че-то объяснить? – оскалился Никита. – Нет? Тогда делай, че говорят.

      Алкоголик неуверенно попятился, но молодой опер отвесил крепкий подзатыльник, придав этим больше уверенности. Стали подниматься впятером. На шестом этаже в одной из квартир громко играла музыка, вырываясь из-за двери ухающим тамтамом. На пролете между седьмым и площадкой Платон чуть притормозил их случайного помощника.

      – Позвонишь в дверь, скажешь, чтоб открыли. Потом вали отсюда. Если попадешься – заберем.

      Вот и восьмой. Дверь сто пятой квартиры оказалась ветхой, без глазка и с рваной оттянутой дырой, заменявшей ручку. На дерматиновой обшивке, давно протертой по углам, крупно выведено мелом «109». Зачеркнуто, ниже тем же почерком – «105». На счастье, дверь открывалась внутрь.

      Мужичок встал перед ней, неуверенно покосился на выстроившихся вдоль стены полицейских и нажал на кнопку звонка. Внутри раздалось чахоточное дребезжание и все затихло. Ничего не произошло. Тогда алкоголик позвонил снова. Дребезжание, тишина. Мужичок покосился на Платона, который буравил его недобрым взглядом. Но вот за дверью раздалась возня, и каркающий голос спросил:

      – Кто?!

      – Открывай, дядь Мить, это Федос!

      – Ктооо?!

      – Федос!

      – Какой Федос?!

      – Ты че, дед, совсем охренел?! Я тебе больше ни бутылки не принесу!

      Заскрежетал замок, и дверь широко провалилась внутрь полутемного коридора. Из квартиры вырвался густой дух застойного тления. На пороге появился сухой замшелый старик в ободранной майке и спортивных штанах. Он вылупился на людей перед ним с таким горячим вожделением, будто это не гнусные ментовские морды, а первоклассные шлюхи.

      – Вы кто?

      – Майор Сенцов, уголовный розыск, – старший опер показал удостоверение и, не спросив, вошел внутрь.

      Старик только попятился. Слова «майор» и «уголовный розыск» блеснули в его туманных глазах искренним страхом. Значит, замазан дед в чем-то. Так вальяжно вваливаться на «малину» к братве – дело безрассудное. И порезать могут, и пострелять. Но майор давно понял, что никакая это не «малина», а обычный притон, куда шастает местная кодла, чтобы не маячить перед мусарами. Платон