Гладиаторы двадцать четвёртого века. Николай Иванович Липницкий

надоело? Он же на каждый шорох шмаляет!

      – А я попробую.

      – Надеешься в нём совесть пробудить?

      – Нет. Это бесполезно. Хочу объяснить ему, что единственный шанс остаться в живых, это сдаться без боя. Ну, или, на крайний случай, поробую вытащить его под снайпера. Как он, хоть, у вас? Не промахнётся?

      – Обижаешь! Тут, хоть бы секунд на десять показался бы, нашему снайперу бы хватило.

      – Тогда передай ему, что пусть будет готов.

      Алексей осторожно подошёл к двери и, встав сбоку, стукнул в пробитое в нескольких местах пулями дверное полотно рукоятью пистолета.

      – Бачила! – крикнул он. – Это Балашов! Поговорить бы.

      – А-а, мент! – раздался выстрел, и пуля, отколов длинную щепу от двери, ударилась о противоположную стену и с визгом срикошетировала куда-то вверх по лестнице. – Что надо?

      – Я же говорю, что поговорить.

      – О чём?

      – За жизнь поболтаем. Мы же люди друг другу не чужие, вроде. Найдём тему для разговора.

      – У меня к тебе одна тема: пулю тебе в башку всадить.

      – Ну, это дело не хитрое. Пустишь?

      – Заходи. Была одна заложница, а, теперь, двое будут.

      Замок щёлкнул, Лёха, набрав полную грудь воздуха, толкнул дверь и шагнул в квартиру. Полутёмная прихожая, освещённая, только, скудным светом, падающим из кухни и тёмный прямоугольник входа в комнату. Там, видимо, все шторы были плотно задёрнуты, поэтому и царил почти полный мрак.

      – Дверь закрой за собой, – донеслось из темноты. – И ствол на пол. Даже не пытайся на звук выстрелить. Как раз Ромашку завалишь. Я за ней стою.

      – Я понял, – ответил Алексей, закрыв за собой дверь и услышав, как защёлкнулся язычок английского замка за спиной.

      – Ствол! – напомнил из темноты Бачила.

      – Хорошо, – Лёха аккуратно положил пистолет на пол.

      – Ногой ко мне.

      – Да, – Балашов лёгким движением ноги отфутболил пистолет вперёд.

      – Ну, о чём поговорить хотел?

      – Может, я пройду? Как-то неудобно в прихожей говорить.

      – Проходи.

      – Ты свет включи.

      – Обойдёшься.

      – А, если я в темноте ноги переломаю?

      – Да, хоть шею. Не заплачу.

      – Тогда, хоть, в кухню пошли. Там светлее. Ромашка, надеюсь, нам чаю приготовит?

      – Не надейся. Ромашка моим бронежилетом побудет.

      – Чего ты боишься? Пока я здесь, штурма не будет.

      – Штурма, может, не будет, а снайпер уже на позиции. Поэтому, говорить будем в комнате.

      – Как можно разговаривать с человеком, лица которого не видишь?

      – Тогда, давай здесь.

      – Ты из темноты выйди.

      – Вот ты неугомонный! Ну, хорошо.

      Из темноты показался неправильный, весь, какой-то изломанный, силуэт. Лёха присмотрелся и разглядел здорового Бачилу, удерживающего впереди себя извивающуюся Ромашову. Поэтому и силуэт казался необычным. Ромашка была перепугана до невменяемости, бешено вращала глазами, но молчала, хоть широкая ладонь Бачилы не совсем плотно прикрывала её рот, а, скорее, удерживала её за шею.

      – Ну,