Гладиаторы двадцать четвёртого века. Николай Иванович Липницкий

Петрович засуетился, отломил крылышко, положил на тарелочку, подвинул Зине и наполнил бокалы.

      – Надо было бы гарнир какой-то, – скептически посмотрела на стол жена.

      – Нам с тобой этой курицы и без гарнира за глаза хватит.

      – Эх, мужики! – шутливо вздохнула Зина и взяла бокал за тонкую ножку. – Ну, за что?

      – Давай, за нашу жизнь. За те тридцать восемь лет, что мы с тобой прожили, как один день.

      Жена посмотрела на него с удивлением, но, протянув руку, чокнулась и сделала глоток.

      – Что-то ты мне не нравишься. Колись: что случилось?

      – Ничего. Почему, обязательно, что-то должно случиться?

      – Ты у врача был?

      – Был.

      – И что сказали?

      – Ничего страшного. Даже госпитализация не требуется. Пропью витамины и всё.

      – Что-то не верится мне.

      – Слушай, не превращай романтический ужин в допрос с пристрастием. Давай, всё-таки, просто посидим вдвоём, выпьем, вспомним нашу жизнь.

      – Давай, – с сомнением посмотрела Зина на мужа. – Но завтра я сама схожу к врачу и всё узнаю.

      – Так тебя и отпустили, когда квартальный отчёт у вас!

      – А я, всё-таки, вырвусь.

      – Хорошо, – взгляд невольно переместился в прихожую, где во внутреннем кармане пальто лежали четыре упаковки димедрола. – Вырвешься и узнаешь, если мне не веришь. И, пусть тебе станет стыдно за то, что не доверяешь моим словам.

      – Вырвусь и узнаю!

      – Я же не против, – бокалы опять соприкоснулись со звоном. – А, сейчас, за тебя.

      Посидеть так же хорошо, как бывало раньше, не получилось. Зина, явно, что-то заподозрила, а Арсентьев, зная, что живёт последний день и завтра сам себя лишит жизни, тоже не мог расслабиться. Вино так и не допили, и Зина, убрав бутылку вместе с недоеденной курицей в холодильник, пошла расстилать постель. Спать легли, даже, раньше, чем обычно, но долго оба не могли уснуть. Сергей Петрович ворочался на, ставшей, вдруг, неудобной, кровати с ортопедическим матрасом, слушая, как рядом вздыхает жена и думал о том, что завтра в это же время он будет лежать в морге на жёстких металлических носилках, накрытый сверху простынёй. Что его ждёт там, в загробной жизни? И, есть ли она? Может, вся эта религиозная мифология на самом деле – обычная ерунда, и там вообще ничего нет. А, всё-таки, страшно. Наконец, мысли стали путаться, и Арсентьев провалился в рваный выматывающий сон, в котором он всё бежал и бежал куда-то.

      Проснулся уже утром, совершенно не отдохнувший. Зина уже суетилась на кухне, откуда доносился вкусный запах гренок. Пока умывался, мучительно пытался вспомнить, что же, всё-таки, ему снилось. Увы, кроме смутного беспокойства и лица с большими выпуклыми глазами, крошечным, почти отсутствующим подбородком и маленьким ртом, ничего не вспоминалось.

      – Чего встал так рано? – поинтересовалась жена, разливая по чашкам кофе. – Тебе же на работу не надо.

      – Да так, захотелось позавтракать с тобой.

      – Ох, не нравишься ты мне!

      – Разводись,