Сны на ветру, или Плотоядное вино. Виктор Стасевич

и этого, размалёванного, вполне хватит, – кивнул на автобус. – Не опаздывать, в два, в Кривом переулке, пять. Ждём.

      Он ещё раз строго посмотрел на Видлена, устало погрозил ему узловатой палкой, повернулся и зашагал к «запорожцу». И пока он подходил, садился в него, заводил двигатель, никто не произнёс ни одного слова, лишь в грохоте отъезжающего автомобиля прозвучало видленовское: «До скорой встречи!».

      Не успела улечься пыль от уехавшего, как с тихим шуршанием кобры к ним подкатил «мерседес» цвета маслянистой сажи. Из него вышли двое в чёрных кожаных куртках, в тёмных очках. Один мелкий, юркий, постоянно крутящий в руке ключи от автомобиля, ритмично дёргающий головой. Другой, верзила с широким плоским лицом, скошенным носом, бычился, выставляя вперёд громадную челюсть, и периодически сжимал кулаки. Мелкий, увидев автобус, скривился, ткнул ключом в борт машины и, кривляясь, спросил:

      – И какой охламон этот гемор придумал?

      Робкий в обычной жизни Драперович насупился, приподнял кисть и пошёл на бандита. Рядом встал старик Видлен. Мелкий отпрыгнул за спину верзилы и заверещал:

      – Лом, ты глянь на эти обмылки, они нам угрожают!

      – Эй, поаккуратней, – раздался голос Тарабаркина.

      – Так это ты тут за бугра? – хмыкнул верзила.

      – Угадал. Чего прибыли? Я уже со всеми договорился.

      – А с нашим Барбарисом – нет.

      – Передайте своему раису, что на его территорию мы не будем заходить, – строго посмотрел на качка Тарабаркин.

      – Какому раису? – закипел мелкий. – Ты нашего Барбариса так называешь?!

      – Раис с таджикского переводится как босс, начальник, крутая шишка, – с презрением посмотрел на него Санька.

      – Я сразу так и понял, – сказал качок, – как только увидел твою морду еврейскую. Чурки, одно слово.

      – Это с таджикского, а не с иврита. Что за антисемитизм, что за шовинизм? Мы интернационалисты, боремся за дружбу и единство всех народов, особенно покойников! – взвизгнул Тарабаркин.

      – Мне до барабана, за что ты там борешься, мне наплевать какой ты таджикский еврей, но если появишься на нашем кладбище, там и закопаем за дружбу с покойниками. Усёк?! – Верзила поднял кулак и показал его Тарабаркину.

      – Не сомневайся, сказано доходчиво и лаконично, – демонстративно поклонился Санька. – Мы тогда сделаем своё кладбище, образцово-показательное.

      – Смотри мне, – колючий взгляд качка из-под широких надбровий пронзил Тарабаркина, тот вдруг отпрянул, вскинул руки и запричитал:

      – Господи, не ты ли в верхнем девоне капусту у динозавров тырил, они мне до сих пор пишут, что из-за тебя детёныши погибли в юрском периоде, готовы тебя разорвать.

      – Ты очумел? – испуганно растерялся качок. – Никаких детей я не пришивал, предъявы твои динозавры пусть не шлют. Я всё Барбарису расскажу.

      – Ага, также Кабану передай привет.

      – Хорош базарить, – вышел вперёд мелкий. – Мы тебе заяснили, что и куда.