Влиятельные джентльмены. Дмитрий Александрович Казанцев

русских отличается дружелюбием и простотой в обхождении, не чета надменным северянам и суровым сибирякам!

      Появились у Славы деньги на то, на что ему отродясь не хватало. Одев как следует жену и детей, он и себе справил костюм у хорошего портного, заказал по паре выходных туфель на каждый сезон, и даже позволял себе иной раз прокатиться на мотоизвозчике. Сейчас, правда, пару целковых можно было и сберечь, прогулявшись пусть даже три четверти часа по новым предместьям до ставшей уже родною Гимназической улицы.

      У ворот своего нового дома Ростислав Львович одной рукой отвёл в сторону виноградную лозу, закрывающую притаившийся в нише почтовый ящик, а другой извлёк из него корреспонденцию.

      Письмо было всего одно.

      Невзрачное и с машинописным адресом, оно могло бы сойти на назойливую рассылку, не будь вложено в подчёркнуто дорогой конверт. Озадаченный, он вошёл в дом, крутя письмо в руках. С запылившейся полки в прихожей он взял потёртые, потемневшие от времени ножницы – портняжные, видно забытые здесь женой – и аккуратно вскрыл письмо. На рельефном листе также машинописью было выбито:

      «Ростислав Львович, мы не намерены Вас более тревожить. Мы искреннее желаем Вам счастливой жизни и благоразумного молчания как залога этого счастия. Сожгите это письмо прямо сейчас в знак того, что мы друг друга поняли».

      Слава почувствовал слабость в ногах и схватился за спинку кресла, чтобы устоять. Подписи у письма не было, но она ему и не потребовалась. Тряхнув головой, он широкими шагами подошёл к телефону на стене подле буфета и даже снял трубку и занёс руку, чтобы набрать номер… Александр Климентович наказал телефонировать, если что случится. Первым делом. Но Слава так и замер с трубкой в руке, глядя на телефонный диск… А через несколько секунд с грохотом повесил её на место и достал из буфета спички.

      Архипелаговое море

      Над иссиня-чёрной водой висел плотный туман. Словно холод с тишиною сгустились над морем и нежно гладили гребешки волн, баюкая и успокаивая. Тесно скученные островки потерялись среди туманной поволоки. Как будто каждый клочок земли был вдруг выхвачен из нашего мира и помещён в середину белого ничто…

      Любой звук был чужд этому туманному утру в Архипелаговом море. И когда вдруг раскатисто хлопнуло, то даже волны словно на секунду остановились и прислушались. И было, к чему: спустя ещё секунду раздался девичий крик. А за криком – надрывный детский плач.

      Где-то под туманным ковром от небольшой белой яхты, на борту которой значилось «Мариетта», шёл чёрный дым. Яхта стремительно тонула.

      Часть кормы была разворочена взрывом и подёрнута пламенем. Занимался уже и парус. На краю небольшого капитанского мостика без движения лежала женщина. Её одежда тлела, а вокруг головы медленно растекалась по доскам лужа бурой крови. Опираясь спиной на уцелевший остов штурвала, на досках палубы сидел мужчина. Пламя лизало его