Убивают не камни. Валерий Пушной

ее губы, он хотел только одного – чтобы она успокоилась и ничего больше не произносила.

      Но по ней было видно, что она сама желала скорее излить из себя все, что внутри накопилось. Однако было тяжело говорить не только морально, но и физически. И все же она, не открывая глаз, прошептала:

      – Ты нашел перстень. Ты все понял?

      Не догадываясь, что он должен был понять, Глеб подтвердил:

      – Я понял, что ты была в номере, что ты приехала. Ты сказала, что забронировала номер. Но на ресепшен не подтвердили твоей брони.

      Подышав, вдова тихо ответила:

      – Бронь действительно была. Но уже здесь я поняла, что Судоркину сообщили о ней, поэтому он очутился здесь. Он заранее знал, когда и куда я должна приехать. И ждал. И в гостинице меня ждали. Как только я вошла в холл, меня подхватил под руку охранник, а за ним откуда-то выскочила дежурная по этажу. Я была приятно удивлена, решила, что так уважительно обслуживают тех, кто бронирует места. Дежурного администратора на ресепшен не было. Дежурная по этажу повела меня наверх, сказала, что утром все оформится. Я и пошла, – она опять зажала руками голову. – Он бил меня по голове, он зверь. – Подышала чуть и закончила. – Павел мне говорил, что ты все поймешь, когда увидишь перстень.

      – Что я должен был понять, Люба, кроме того, что я уже сказал? – осторожно осведомился Глеб.

      – Разве ты не получил письмо от Павла? – воскликнула Шехова, приподнимая голову.

      – Какое письмо? – качнулся к ней ближе он.

      – Так ты ничего не знаешь? – она расширила глаза, вскинулась, напряглась, потом обмякла и через некоторое время тихо прошептала. – О господи, так тебе ничего не известно! Но как же так? – Ее руки задрожали, и она надолго замолчала, положив голову на спинку дивана и сомкнув веки.

      Сидя неподвижно напротив, он смотрел, как она трудно втягивала в себя воздух и так же трудно выдыхала, и не решался потревожить ее. Потом, надумав все-таки отвезти ее в больницу, стал тихо подниматься со стула. Но бесшумно сделать это не удалось, и он настойчиво проговорил:

      – Я все-таки отвезу тебя в больницу. И… сообщу в полицию.

      Но в ответ на его слова она вздрогнула, распахнула глаза, вскрикнула со страхом и отчаянием:

      – Нет. В полицию не надо! – подалась вперед, пытаясь оторваться от сиденья. – Они ничего не должны знать! – испуганно схватила его за руку своими слабыми пальцами. – Про перстень они не должны знать!

      – Но почему? – Глеб растерянно приостановился. – Объясни! – он не двигался с места. Сейчас он оказался в каком-то дурацком положении: ведь полиция уже знала от него о перстне. Он был обескуражен, не видел, как теперь должен вести себя, и произнес. – Но им известно.

      Отпустив его руку, она вновь вся обмякла. Он как стоял в полусогнутом положении, так и остался в этой позе, пока она не прошептала:

      – Я больше не могу говорить, – она не то чтобы не могла говорить, она не хотела говорить.

      Почувствовав себя виноватым, Глеб не мог определить меры собственной вины. Он сделал не так, как требовалось.