Золото Дункеля. Рафаэль Тимошев

тем временем замедлила шаг.

      – Чего это вы здесь? – нарочито ни на кого не глядя, спросила она.

      – Ты бы поздоровалась сперва – люди из Москвы приехали! Для приличия, что ли! – проворчал Трофим.

      – Здравствуйте, дорогие москвичи! – повернувшись к супругам, картинно поклонилась Настя. – Добро пожаловать в нашу Глуховку! – Она выпрямилась и, как ни в чем не бывало, спросила обалдевшего Трошку:

      – Что теперь? Собрались-то чего?

      – Не боись, не к тебе!

      – И на том спасибо!

      – К деду мы твоему, Прохору Николаевичу. Дома ли?

      – А где ему быть? С постояльцами небось… А вам-то что?

      – Дело у нас к нему важное. Сейчас и Васильич подойдет…

      Девушка фыркнула и, гордо пройдя мимо ребят, отворила калитку. Уже у крыльца она обернулась:

      – Заходите, что ли… чего стоять-то на ветру…

      – Нет уж, мы подождем Захара! Вместе зайдем!

      Настя, не ответив, хлопнула дверью.

      – Видали? – выдавил Трофим. – Ерш, да и только! – И вдруг потеплевшим голосом добавил: – Смела, как черт… Одна на зверя ходит – ни хрена не боится!

      – Сама на зверя? – недоверчиво спросила Даша. – Совсем ведь девчонкой была!

      – Ага. Прошлой зимой двух волков забила – прохоровская порода… Даром, что девчонка…

      – Нравится? – спросил Павел.

      – Кто? Она? Скажешь еще! – быстро проговорил Трофим. – Собачимся каждый день!

      – Так уж и каждый день?

      – Так ведь соседи! Хошь не хошь, а глаза мозолит!

      Разговор прервал голос участкового:

      – Заждались, пострелы?

      Друзья обернулись.

      – Не очень, – ответила за всех Дарья.

      – Зашел в контору, справился о «вертушке»: через три дня отправим ваши «сюрпризы» в центр… – Участковый кивнул в сторону дома. – Хозяин-то у себя?

      – Настя говорит – у себя, – ответил Трофим.

      – Настя? Видели, что ли?

      – Успели уже… Она всегда, как гвоздь в…

      Трофим осекся и покосился на Дашу.

      Васильич усмехнулся:

      – Раз дома – пошли…

      В небольшой, но уютной комнате, пахнущей деревом, щами и еще чем-то неуловимым, чем обычно пахнут старые избы, их встретил высокий, ссутулившийся старик лет семидесяти. Поначалу он Павлу не понравился: с виду обычный ворчливый и злой старикашка – крупное землянистого цвета лицо; из-под сползающих на глаза седых нечесаных лохм – хмурый пронизывающий взгляд; в серо-желтых от седины и курения усах и бороде – скупая полоска темных губ… В довершение – противный скрип суставов и могучие плечи. Ни дать ни взять – дряхлое, корявое, но все еще крепкое дерево…

      Он стоял в телогрейке; на ногах вместо тапочек – обрезанные по щиколотку валенки. Смотрел на входящих людей угрюмо, неприветливо.

      Но вот в комнату прошел Захар Васильевич, и дед неожиданно преобразился. В глубине бесцветных глаз сверкнули искорки, в бороде шевельнулась улыбка, и он, вдруг оживши, на удивление добродушно проговорил хриплым баском:

      – Гостей-то