Герда. Эдуард Веркин

может, только на затылок можно.

      Я скрутил с пузырька крышку, капнул на собачью голову три зеленые капли. Ну, и четвертую для верности.

      Стали ждать.

      Я ждал молча, размышлял о прогрессе. Прогресс все-таки благо. Вот в девятнадцатом веке с блохами была сплошная засада, везде они были. На лошадях, на людях, на собаках, так и скакали, как бешеные. И кусали всех подряд, и какого-нибудь занюханного извозчика под Костромой, и государя императора в Гатчине, и все были перед ними равны и беззащитны. Ну, разве что государь надевал под золоченый камзол серебряную блохоловку, а извозчик дышал на насекомых чесночным духом, от которого те несколько соловели.

      А еще клопы, кажется. Чичиков страдал от клопов, и чтобы они не очень сильно его терзали, мылся особым мылом.

      – Хорошая собака, – Алька потрепала псину за шею. – Очень хорошая собака. Вообще-то, я, конечно, хотела тойтерьера, чтобы в карман умещался. Но сейчас я думаю, хорошо, что мы его не купили. Вон у Надьки этот тойтерьер есть, так она с ним намучилась. Он ей то ноутбук сгрызет, то в тапки нагадит. И все время у него то понос, то дисплазия. А у этой зверюги никакой дисплазии не будет, да?

      Алька постучала собаку по голове.

      Забавно. Никогда не думал, что у нас будет собака. Что у меня будет собака. Собака – это что-то…

      Трудно передать, странное ощущение. Всю жизнь жил сам по себе, а тут собака. Да еще такая. Ходит, смотрит, чешется. Блохи на ней живут, оказывается, а мы их травим с Алькой.

      Странно. Неожиданно. И вчера, на концерте, тоже… То есть после концерта. К чему бы это?

      Вокруг собаки Алька положила веревку, пропитанную керосином – она где-то прочитала, что ни одно вменяемое насекомое не может перебраться через веревку, пропитанную керосином и свернутую кольцом. Пока Алька была права. Блохи, в изобилии спрыгивающие с собаки, действительно через веревку перебраться не могли. Влезали на нее и, одурманенные керосиновыми парами, обрушивались вниз, на пол. А я собирал их мыльницей. Довольно много их скопилось, мерзкие такие, жирные, шевелятся. Трудно быть собакой, жрут тебя такие твари, а ты терпи, терпи, ну, зубами можешь поскрежетать.

      Я предложил блох просто давить, но Алька не согласилась – во-первых, блохи неприятно щелкали, во-вторых, Альке их было жаль. Я ей сказал, что блохи все равно сдохнут, мы же их травим, Алька возразила, сказала, что она отнесет их к забору и выпустит там, они полежат на воздухе, очухаются и расползутся, и никакого кровопролития. Я не стал переубеждать, пусть. Алька хитрая, и всегда ведет себя как ей удобно. Иногда как первоклашка, иногда как пэтэушница, а иногда как взрослая тетенька, театральная студия, одним словом. Иногда я сам забываю, сколько ей лет. Наверное, поэтому, мне с ней интересно. Зачем ей эти блохи?

      – Надо еще глистов выгнать, – с авторитетным видом заявила Алька. – Мы и специальные таблетки купили, от всех самых известных и от некоторых неизвестных.

      Интересно, собирается ли Алька проявлять гуманизм в отношении бычьих цепней?

      – Лови. Вон побежала.

      – Ловлю.

      Я ловил блох, Алька разбирала вчерашние покупки. Покупок много, большая коробка, которую Алька притащила из гаража