Игра на вылет. Игорь Кохановский

когда народ покорный наш

      втихаря на кухнях лишь хихикал,

      ты вовсю смеялся, дерзкий шарж

      выдав нам на затхлости улики.

      Ты был хриплым голосом страны,

      совестью её и забиякой,

      не щадившим дело сатаны,

      что давил сгущающимся мраком,

      что зажал тебя в свои тиски

      и терзал, как загнанного волка,

      но ты лихо вышел за флажки,

      егерей партийных сбивши с толка.

      Твоего крутого бытия

      ныне разбирают мелочовку,

      случаи загульного питья

      обходя достаточно неловко.

      Вслух о том не говорят почти,

      а намёком только, между строчек,

      словно в неком смысле взаперти

      пребывал тогда мой друг Васёчек,

      где под кайфом можно ни о чём

      не грустить сознанием угасшим,

      наслаждаясь всласть параличом

      разума, на время бесшабашным.

      Понимаю, вспомнив наши дни,

      что безалаберность, как зла приманка,

      соблазнила как-то искони

      шалого тебя, как шарлатанка.

      Соблазнила, и ты сдался ей

      на беду планиде и таланту,

      чтобы стать заложником страстей,

      ведущих жизнь к досрочному закату.

      Что теперь об этом говорить,

      ты ушёл внезапно – вспомнить страшно,

      смерти проиграв свой способ жить

      в личной с нею схватке рукопашной.

      Ты актёр был и в быту играл,

      где импровизировал успешно,

      жизнь ввергая в шумный карнавал

      на юру державы тьмы кромешной.

      Твой азарт и притащил к беде,

      к пропасти духовного коллапса,

      привязав, как цепью, к наркоте,

      с коей ты играл и доигрался.

      Дыховичный, увидав людей,

      вкруг тебя тогда мелькавших клипом,

      бросил, что сей выводок чертей

      к гибели тебя убойным клином

      приведет однажды. Он был прав —

      те, кому безвременье вручило

      твой талант, сжимали, как удав,

      жизнь твою, приблизив день кончины.

      Ты стал ценить в приятельской гурьбе

      лишь тех, с кем быть в гульбе весьма вольготно,

      льстивая же преданность тебе —

      пропуск в круг друзей – кому угодно…

      Знаю тех, с кем ты тогда кружил

      в компашке, незатейливой и тусклой,

      где ты возвышался, как транжир,

      и кумир, обласканный по-русски.

      Ты там, как ни печально, пребывал,

      где бред загула тешил, как бравада,

      и своей судьбы беспутный бал

      довести сумел-таки до ада.

      Видимо, сознания поток

      говорил тебе в часы прозренья,

      как ты в этом мире одинок,

      не сказав, где кроется спасенье.

      Это одиночество твоё

      мучило тебя как безысходность,

      где лишь морфий – пропуск в забытьё —

      тяжесть бытия менял на лёгкость.

      Средь шестидесятников – изгой,

      хоть поэты – лидеры эпохи —

      расточали все