Избранница Наполеона. Мишель Моран

чтобы ты не мельчил!

      – Я сделал покрупнее, ваше величество. Просто я не был уверен…

      – Когда не уверен, – ревет император, – надо спрашивать! Ступай!

      Меневаль продолжает стоять в ошеломленном молчании. В одно мгновение – это происходит так быстро, что я застигнут врасплох, – император снимает шляпу и хлещет ею секретаря по лицу.

      – Убирайся! Спать будешь у себя, а не на моем столе! Вечером явишься.

      Меневаль низко кланяется и дрожащим голосом отвечает:

      – Как прикажете.

      Я смотрю ему вслед и пытаюсь представить, как бы я себя повел, если бы император осмелился ударить меня.

      – У этого одно на уме, – говорит император, едва за секретарем закрывается дверь, – его потаскуха, на которой он только что женился.

      Он говорит о женщине, отказавшейся лечь с ним в постель даже после того, как он пытался задобрить ее рубиновой булавкой и бриллиантовыми сережками. При дворе хорошо известна страсть императора к замужним дамам. Их интереснее завоевывать, а обязательств при этом – никаких. «С замужней женщиной, – как-то поделился он, – не возникает никаких неловкостей. Проведешь с ней ночь – и не нужно наутро уговаривать ее уйти». – Именно так Наполеон строит и свои военные кампании: в соответствии с целесообразностью и удобством, а главное – в наиболее унизительной для проигравших манере.

      – Ну, и что скажешь? – спрашивает он, показывая на набитые муслином и шелками сундуки. – Зачитать опись содержимого?

      Он начинает с заказанной им самим одежды. Платья с отделкой из норки, туфли на горностаевом меху, веера из лебединых перьев на инкрустированных бриллиантами ручках и такие роскошные парадные платья, что королева Мария-Антуанетта – будь она жива – постеснялась бы на них даже смотреть. Бесчисленные костюмы для верховой езды и кашемировые шали. Даже шлепанцы и нижнее белье принцессе заказал он сам. Есть и свадебное платье – такое искусное творение из атласа и горностая, что на его изготовление швеям понадобился, наверное, целый месяц.

      – И это еще не все! – восклицает он. Лучшее, как видно, он приберег напоследок. – Взгляни-ка сюда. – Он подводит меня к самому массивному сундуку, до краев набитому деревянными шкатулочками. – Украшения для императрицы, – объявляет он и открывает одну шкатулку за другой, давая мне полюбоваться их содержимым.

      Я вижу золотое кольцо с бриллиантом десяти с лишним карат, тяжелые рубиновые серьги, под весом которых, кажется, порвется мочка уха. Затем он хвалится комплектом из сережек, колье и диадемы, тем самым, в котором нашей будущей императрице предстоит блистать на каждом портрете и на каждом официальном мероприятии. Он подносит диадему к окну, и бриллианты с изумрудами переливаются в свете неяркого зимнего дня.

      – Три миллиона франков! – сообщает он напыщенно. От такого расточительства у меня перехватывает дыхание. На эти деньги можно было бы отстроить заново Гаити и вернуть ему тот вид, в котором он был до разрушения его этим самым французским императором. Или выплатить компенсацию