Зимопись. Путь домой. Веди. Петр Ингвин

меньшая нагрузка. Прихрамывая, я подошел, взял ее поводья и стал водить по кругу. Иначе мы останемся совсем без лошадей.

      Справа, метрах в двадцати, шумел кронами дремучий лес, слева текла река, по другую сторону которой высились горы. До места переправы, куда с царицей мы добирались трое суток, оставалось недалеко. На конях прежним темпом – несколько часов. Если бы у нас остались кони.

      Ева легла на траву.

      – Лошади – сильные. – Она явно недоумевала. – Почему они сдохли?

      Как объяснить еще большему профану, чем я сам, понятия инфаркта и инсульта?

      – Когда лошадью управляет человек, она слушается его и бежит до разрыва сердца.

      – А почему пена розовая? Она всегда белая.

      – Из носа пошла кровь и окрасила пену.

      – А откуда берется пена?

      По сравнению с Евой я оказался академиком коневодства.

      – Пена – взбитая слюна.

      – Почему лошадь не глотает свои слюни?

      – Глотать и дышать одновременно она не умеет.

      Когда я закончил заниматься оставшейся лошадью, Ева подняла руку:

      – Зажарь.

      Ее палец указывал на павшего коня.

      Я отправился за дровами. Впервые за много дней оказаться одному на природе – счастье не меньшее, чем остаться невредимым при падении с лошади. Я никуда не торопился. Другого раба у Евы нет, и моя жизнь, как уже понимаю, вне опасности, пока не найдется, кому еще обслуживать Еву.

      Лес полнился звуками. Треск, шуршание, шум листвы в вышине…

      Давно я не был в лесу. С непривычки казалось, что за мной следят из-за каждого дерева. В крепости, за надежными стенами, я расслабился, там даже голым ходить можно было – никто, кроме такого же голого нечеловека, не увидит.

      Тишину разбили удары моего меча. Топора у нас не было, но я и мечом неплохо управлялся. Мне же не корабельный лес валить, а пару охапок для костра. К тому же – чудесная тренировка. Большей частью я отрабатывал рассечение небольших стволов в один удар. «Бой должен заканчиваться в один удар, и он должен быть моим. И он будет моим».

      Попутно в голову лезли разные мысли. Например, было любопытно, сколько живут беляки. Надо было спросить Поликарпа, пока он был жив. В своей параноидальной перестраховке царица перестаралась, от живого Поликарпа пользы было бы больше. Он знал намного больше того, чем успел поделиться. Некоторые сведения могли оказаться решающими для борьбы с беляками.

      Логически, при их возможностях они должны быть долгожителями.

      Интересно, а дед Ефросиньи сколько прожил? Должны же быть какие-то данные. Хотя бы примерно – с визуально определимого возраста, в каком он появился в стране башен, до его смерти.

      А насчет долгожительства беляков из-за особенностей их организмов…

      Даже лоб взмок от пришедшей в голову аналогии. Библейский Адам прожил девятьсот тридцать лет. И другие первые люди.

      Беляки – перволюди?!

      В Ветхом Завете названы точные цифры: Мафусаил прожил девятьсот шестьдесят девять лет. Ной – девятьсот пятьдесят, причем сына родил в пятьсот. Кстати,