Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир. Лев Толстой

вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.

      – Закидана дорога?

      – Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.

      Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.

      – Ну, хорошо, хорошо.

      Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.

      Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучерá и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.

      Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.

      Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. «А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает», думал Анатоль.

      Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно-победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»

      – Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – по-французски спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.

      – Полно, глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.

      – Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?

      – Помни, что для тебя от этого зависит всё.

      В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.

      «Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.

      Маленькая княгиня и m-lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал за ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m-lle Bourienne, еще из коридора слышные своими оживленно-переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.

      – Ils sont arrivés, Marie,[339] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.

      Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, a на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся

339

Они приехали, Мари,