Милицейская сага. Семён Данилюк

о внештатниках.

      – Вы еще мне! Что услышите, чтоб ни гу-гу!…Ты вообще кто есть? – вернулся он к Морозу.

      – Вообще-то я опер угрозыска.

      – Вот и занимался бы, чему учили. С убийцами да ворами попроще – меньше грязи прилипнет.

      Подняв ногу, он с удовлетворением оглядел очищенную подошву.

      – А насчет крохобора Лисицкого! Так он в отличие от тебя, салабона, работу сейчас делает. Деликатную… А ну все цыц!

      Он сделал «стойку». Через стену донесся приглушенный хриплый крик Лисицкого и вслед за тем грохот падающей аппаратуры.

      – За мной! – Рябоконь первым бросился к лаборатории.

      Когда он, а за ним остальные, подбежали к двери, она распахнулась от сильного удара изнутри. И при свете тусклой лампочки все увидели, что в дальнем углу среди развалившихся коробок лежит придавленный свалившимся фотоувеличителем Тариэл и, подрагивая распустившимися от ужаса разбитыми губами, затравленно смотрит на сбежавшихся людей. Возле пятнистого от химикатов стола, на котором валялось несколько смятых пятидесятирублевок, взъерошенным грачонком нахохлился Лисицкий.

      – Мразь! Я ж предупреждал, что пасть порву! – перекошенным ртом прохрипел он, обращаясь почему-то к прибежавшим внештатникам.

      – Так, все ясно! – громогласно сориентировался Рябоконь. – Прошу понятых поближе. Перед вами в углу лежит статья сто семьдесят четвертая УК Российской Федерации – попытка дачи взятки должностному лицу.

      – Какая ука? Чего говоришь?

      – Уголовный кодекс, – безжалостно отрезал Рябоконь. – От трех до восьми лет.

      – Зачем пугаешь? Какой ука? – пытаясь подняться, бормотал Тариэл. – Забыл деньги в сигаретах. Петрович говорит: дай сигарету. Даю пачку. Бери, не жалко. Почем помнил, что там мелочь?

      – Забыл?! – Лисицкий яростно подался вперед, и Тариэл, совсем было выкарабкавшийся из угла, кулем шлепнулся на насиженное место. – Ты не про деньги забыл, ты про советскую власть забыл. Авторитет органов подорвать пытался. Пресечем коррупцию! Серега, в камере места есть?

      – Если и нет, любого выкину, но для этой мрази освобожу, – решительно пообещал, выбегая, Рябоконь.

      Тариэл больше не пытался подняться. Всего час назад был он при деньгах, независим, с новой подружкой собирался «сгонять» в Сочи (школьница, правда, но больно бойка). А теперь возникло из ниоткуда и колотило в мозгу липкое, в проржавелых металлических прутьях слово – «камера». В глазах его застыл безнадежный ужас.

      Стремительно ворвался Рябоконь.

      – Все в порядке, – успокоил он вытаращившегося Тариэла. – С посадочными местами в изоляторе теперь трудно. Но для тебя «выбил». А ну подымайся, скот, не на Ривьере!

      Тариэл тяжело поднялся и грузно возвысился над низкорослым Лисицким. Вид его после лежки был более не безукоризнен. Он провел языком по распухшей губе и, ощутив вкус крови, обрел утерянный дар речи.

      – Николай Петрович! Сергей Васильевич! Поговорить хочу. Очень!

      – Отговорила роща золотая, – Лисицкий пренебрежительно